Финансист

Когда я спросила, поможет ли он мне устроить предсвадебную вечеринку для Эми с Алленом, Кен не задумываясь сказал «да». Но естественно, его часть помощи состояла в том, чтобы занять все столы и стулья у соседей, выменять у управляющего местной пиццерией доставку бесплатной еды на пропуска в кинотеатр и закупить по оптовым ценам через тот же кинотеатр все напитки, тарелки и салфетки. Кажется, вся вечеринка обошлась ему дешевле, чем в сотню баксов.

– Я там оставил эту твою анкету на твоем рюкзаке, – сказал Кен, передавая мне очередной чайник с цветами. – Ту, в которой все эти придурочные вопросы.

– Ну да, ту, которая оценивает все типы забавных нарушений, – рассмеялась я.

– Писаться в постель? Серьезно?

Я усмехнулась.

– Ну да, писаться в постель, устраивать поджоги, воровать в магазинах, жестоко обращаться с животными… что там еще?.. Пускать кровь… – И тут, вспомнив кое о ком, кто полностью соответствовал этому описанию, я помрачнела. – Все это могут быть симптомы детской травмы или психического заболевания.

– Ну, тогда я спокоен. Единственное, на что я ответил «да», было самоистязание, и то только потому, что ты это делать отказалась.

– Господи! – вскрикнула я, замахиваясь на него через стол. Мои пальцы коснулись мягкого хлопка его майки. – Да ты просто мазохист. Вот какой будет результат. Там получится «Кеннет Истон – полноценный мазохист. Спасайся, пока можешь».

Я увидела, как радостная улыбка сползла с лица Кена, но в этот момент через заднюю дверь ворвалась Эми с громким криком: «Приве-е-е-ет!» За собой она тащила своего жениха, лучшую подругу и сестру из Аризоны.

В какой-то момент во дворе собралось человек двадцать пять: с одной стороны – парни, вопящие у вытащенного Кеном на улицу телевизора всякий раз, когда Джон Смольц кого-то вырубал, а с другой – девушки, охающие и ахающие над папкой со свадебными планами Эми толщиной в десять сантиметров. Фонари с лимонной коркой отпугивали москитов, мы пили розовый пунш – с изрядным количеством алкоголя, слава Тебе Господи – и восхищались ее подборкой образцов материи, фотографий свадебных платьев, образцов приглашений и вырезок из журналов.

Я улыбалась и кивала, делая вид, что радуюсь за нее, но все это время я мечтала о том дне, когда буду заполнять свою собственную папку на кольцах. Поглядывая на тот конец стола, я наблюдала за Кеном, который улыбался своей голливудской улыбкой и смеялся с друзьями. Нашими друзьями.

«Мы же можем устраивать такое во все выходные», – думала я.

Я оглядела темный лесистый двор с порхающими светляками и цветущими кустами азалий и попыталась представить, куда мы поставим качели. Я взглянула на свой безымянный палец и вообразила на нем подмигивающий мне квадратный бриллиант.

Я была счастлива тут, с Кеном. Он смешил меня, и сердил меня, и делал из меня лучшую версию самой себя. Но самое главное – он заставлял меня хотеть того, чего, возможно, он не мог мне дать. Того, во что он не верил.

Ну, вроде свадеб, детей и волшебства.

Зато я сама верила в них за нас обоих.

Часть III

25

Я проснулась с привычным ощущением, что мою ногу поджаривают на газовой горелке.

Все это время меня беспокоили солнечные лучи, проходящие через выпуклое окно и пытающиеся сжечь меня по утрам заживо. Я умоляла Кена заказать туда шторы или жалюзи. Я даже как-то исхитрилась, вырезала полукруглый кусок фанеры и пристраивала его на ночь в верхней части окна, но после того, как он однажды ночью отвалился и рухнул своим острым углом мне прямо на лоб во время сна, я сдалась.

Но я больше не возражала против того, чтобы просыпаться с пылающими ногами. Потому что это значило, что я просыпаюсь рядом с Кеном.

Я повернулась и прижалась к его крепкой спине. Он всегда спал в позе эмбриона, так что все пылающие-в-ногах-кровати-адские-лучи-смерти нисколько его не волновали.

Я обхватила его за талию, просунула руку между ним и подушкой, которую он прижимал к себе, и поцеловала в затылок.

– Ты проснулся?

– Нет.

Я подняла свою раскаленную докрасна ногу и прижала к его лодыжке.

– А теперь?

Но этот поганец даже не шевельнулся.

– Знаешь, что? Я думаю, у нас сегодня полугодовой юбилей, – улыбнулась я в его шею. – Ну, сегодня ровно шесть месяцев, как мы ходили в Цирк дю Солей. Вообще-то мы встречались и до того, но это был первый раз, когда ты назвал меня своей подружкой, и – Господи, ты помнишь, как я тогда напилась? – Я хихикнула, вспоминая, как притворялась спящей, когда нас остановила полиция. – Мы должны сегодня это отметить! Стоп. Черт. Ты же работаешь. А мы можем пойти завтра?

Кен слегка кивнул и промычал себе под нос что-то типа: «М-м-м-м-хм-м-м».

Я заверещала и стиснула его всем телом. Он был таким милым, когда был сонным. Обычно Кен был жестким, холодным и серьезным – или ехидным, но спал он, свернувшись вокруг подушки, как плюшевый мишка.

И об этом никто не знал, кроме меня.