Я позвонила Кену ночью из приемного покоя больницы и рассказала, что случилось. В этот момент он был на работе, так что мы не могли толком поговорить, но он сказал, что ему очень жаль, и предложил помочь, если мне что-то понадобится.
Ну и мне понадобилось. Мне понадобилось, чтобы он обнял меня, ведь мне так плохо.
Я остановилась возле дома Кена и, задумавшись, сняла ногу с педали сцепления, отчего моя машина вся затряслась и заглохла со страшным скрежетом. И тут я поняла, что мне действительно плохо. Мне надо было поспать. Поесть. Выпить. Поплакать. Мне был нужен Кен. Причем прямо сейчас, немедленно.
Прежде чем я сумела открыть красную входную дверь, моему измученному, вздрюченному, убитому организму потребовалось три попытки на то, чтобы вставить в замок нужный ключ. Войдя, я в ужасе застыла на месте, увидев Кена сидящим слева от дивана и глядящим по телевизору утренние новости – в новехоньком долбаном откидном кресле.
Мой рот наполнился желчью.
– Откуда это, на хрен, взялось? – указала я рукой на его новейшее приобретение.
– Ну… – Кен наклонил голову и приподнял бровь. – В «Лейзи-Бой» была летняя распродажа, и я…
– Ты слышал, как я пытаюсь войти? – рявкнула я, маша рукой в сторону двери. – И просто вот так и сидел?
Кен посмотрел на меня с выражением. С долбаным выражением, которое говорило:
– У тебя есть ключ. Я не думаю…
– Неважно! – перебила я его, проходя в кухню и швыряя сумку на стол. Нагнувшись над раковиной из нержавейки, я поочередно то пила прямо из-под крана, то плескала себе водой в лицо. Когда я закрыла кран и вытерлась, то, обернувшись, обнаружила, что в кухне пусто.
Ворвавшись обратно в гостиную, я уставилась на этого засранца в коричневом кожаном кресле. Он выглядел свежим и отдохнувшим, в чистой майке и спортивных штанах. Он выглядел как гад, которому совершенно насрать на то, что его девушка не спала всю ночь, бегая по больнице и волнуясь, что ее мама может никогда больше не заговорить и не сделать ни единого шага.
– Ну и чего? Начинаем все снова-здорово? – вопросила я, упирая руки в свои тощие бедренные кости.
– Что начинаем? – нахмурил брови Кен, словно бы не имея ни малейшего представления, по какому поводу я могу быть расстроена.
– Снова играть в игру, когда я действительно, на хрен, чем-то всерьез расстроена, – я сморщилась, – а ты отстраняешься от меня как можно дальше до тех пор, пока все это не кончится. – Мой голос сорвался. Плотину прорвало. Плотину, которая сдерживала мои эмоции из-за маминого инсульта, но рядом со мной не было никого, кто мог бы помочь мне построить плотину заново.
Я стояла посреди гостиной Кена, захлебываясь рыданиями, а он старался осознать, что, блин, со всем этим можно поделать.
– Брук…
– Заткнись! – выкрикнула я, закрывая лицо руками.
И Кен не только заткнулся, но еще и встал, и вышел, на хрен, из чертовой комнаты.
Когда он ушел, мой плач перешел от тихих всхлипываний в жалобный вой. Я скорчилась на диване, поджав коленки к груди, и
Я проснулась от звонка своего телефона. На улице было еще светло, но Кена нигде не было видно.
Влетев в кухню, я ответила на едва ли не сотый звонок.
– Скутер! Мама очнулась и говорит, не переставая. Правда, она болтает, как пьяный пират, – хихикнул папа. На заднем плане мама бормотала что-то малоприличное. – Но доктора говорят, что через несколько дней она будет совсем в норме.
– Как здорово, пап. – И я действительно так думала, хотя наверняка мой голос звучал не так радостно.
– Скутер, ты в порядке?
– Ага. Прости. Ты меня разбудил, так что я слегка в отключке.
– Ну ладно, ты прогуляй Ринго и давай греби сюда, захватив по дороге какую-нибудь пиццу. Мама сказала сестре, что тутошняя еда на вкус, как собачье дерьмо. – И он снова хихикнул.
– Ладно, – зевнула я. – До скорого.
Кидая телефон в сумку, я заметила лежащий рядом с ней блокнот, на верхнем листе которого была записка.
Схватив ручку, лежавшую совершенно параллельно блокноту, я вырвала листок с запиской и написала в блокноте свою.
Потом я вырвала из блокнота второй листок, смяла их оба и швырнула в помойное ведро в гараже.
23