Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

Но вот перед нею страна, где она родилась и выросла и которую любит больше всего на свете. И сердце Беренис забилось быстрее при виде самых обыденных картин – несметного множества реклам, расписывающих гигантскими разноцветными буквами бесценные достоинства того, чему подчас на самом деле грош цена, толпы крикливых мальчишек-газетчиков, вереницы оглушительно гудящих такси, легковых автомобилей и грузовиков; и напыщенный вид путешествующего американского обывателя, которому, в сущности, едва ли есть чем кичиться.

Покончив с формальностями в таможне, Беренис и ее мать решили остановиться в отеле «Плаза» – по крайней мере на несколько недель; в такси они с радостью почувствовали: наконец-то они дома! И как только они устроились у себя в номере, Беренис позвонила доктору Джеймсу. Ей не терпелось поговорить с ним о Каупервуде, о себе самой, об Индии – и не только о прошлом, но и о будущем.

Они встретились в кабинете Джеймса, в его доме на Восемнадцатой улице в Западной части города. Беренис была растрогана: Джеймс принял ее очень тепло и дружески, с большим интересом слушал ее рассказ о том, где она побывала и что видела.

Доктор Джеймс понимал, что Беренис интересует судьба состояния Каупервуда. И хотя ему было неприятно вспоминать о том, как скверно исполнили свои обязанности душеприказчики Каупервуда, он счел своим долгом подробно рассказать Беренис обо всем, что произошло в ее отсутствие. Прежде всего несколько месяцев назад умерла Эйлин. Беренис была потрясена: она всегда думала, что именно Эйлин выполнит волю Каупервуда и распорядится всем его имуществом, как он того хотел. Она тотчас вспомнила, что Каупервуд всегда желал основать больницу.

– А как же с больницей, которую он собирался построить в Бронксе? – поспешно спросила она.

– Ну из этого ничего не вышло, – отвечал Джеймс. – Слишком много стервятников набросилось под прикрытием закона на состояние Фрэнка после его смерти. Со всех сторон посыпались иски, встречные иски, требования об отказе в праве выкупа закладных; даже состав душеприказчиков и тот был опротестован. Большое количество акций – на четыре с половиной миллиона долларов – было признано обесцененными. Пришлось выплачивать проценты по закладным, покрывать всевозможные судебные издержки, росли горы счетов, и в конце концов от громадного состояния уцелела едва десятая часть.

– А картинная галерея? – с тревогой спросила Беренис.

– Ничего не осталось – все продано с аукциона. И дворец тоже продан – за неуплату налогов и тому подобное. Эйлин принуждена была выехать оттуда и снять себе квартиру. А потом она заболела воспалением легких и умерла. Разумеется, все эти тревоги и огорчения лишь ускорили ее смерть.

– Какой ужас! – воскликнула Беренис. – Как больно было бы Фрэнку, если б он знал!.. Столько сил стоило ему все это!

– Да, немало, – в раздумье заметил Джеймс, – но никто не верил в его добрые намерения. Куда там – даже и после смерти Эйлин в газетах все еще называли Каупервуда человеком сомнительной репутации, банкротом, чуть ли не преступником. Посмотрите, кричали они, его миллионы рассеялись, как дым! Одна статья так и называлась: «Что посеешь…» Там говорилось, что деятельность Фрэнка потерпела полный крах… Да, немало было злобных заметок – и все потому, что, когда Фрэнк умер, от его богатства при попустительстве господ законников осталось одно воспоминание.

– Как это тяжело! Как ужасно, что из всех прекрасных начинаний Фрэнка так ничего и не вышло.

– Да, не осталось ничего, кроме могилы и воспоминаний.

Беренис рассказала Джеймсу о своих занятиях восточной философией и о той внутренней перемене, которая произошла в ней. Многое, что прежде казалось таким важным, теперь потеряло для нее всю свою притягательную силу. Как терзалась она когда-то, опасаясь, что близость с Каупервудом может повредить ее положению в обществе. А теперь ее несравненно больше тревожит трагическое положение индийского народа. И Беренис описала Джеймсу то, что видела в Индии: бедность, голод, неграмотность и невежество. Многое, говорила она, порождено суеверием, давними религиозными и социальными предрассудками. Подумать только, страна понятия не имеет о социальном, техническом и научном прогрессе. Джеймс внимательно слушал, лишь по временам у него вырывалось: «Ужасно!», «Неслыханно!» Когда Беренис кончила, он сказал: