– Потому что тебе удалось полюбить снова, а мне нет. Для меня не существует никого, кроме нее. Ни до нее, ни после.
– Понимаю. – Снова молчит. – Она более чем готова.
– Да, но оставлю это на ее усмотрение. Не знаю, сколько пройдет времени, да и плевать. Решать ей, и время у нее не ограничено.
Шон кивает, а я смотрю на нее и пока не могу отойти от того, что несколько минут назад мы были на волосок от гибели. Как бы удачно все ни сложилось, я никогда не буду чувствовать себя спокойно, если ей будет грозить опасность.
– Дом рассказал тебе про Антуана, – повернувшись к нему, говорю я.
– Давным-давно, целая жизнь минула. До сих пор оберегает тебя, даже из могилы. – Шон качает головой. – Только Дом на такое способен.
Меня осеняет.
– Единственное приятное воспоминание из нашей поездки по Францию.
Я даже не скрываю свое удивление.
– Да, друг, конечно, мы заинтересовались им, пока были там. Все это время мы тебя прикрывали. Всегда. И разобрались мы с этим гораздо раньше, но из тебя слова не вытянуть было. Когда ты отослал нас, мы выследили его по той информации, которую Дом собирал несколько лет. Мы разведали все о принципах его работы и сразу же поняли, что это ты научил их всему, что знал.
– Почти всему.
Он кивает.
– Сбей их с толку, да? Сначала мы выведали по путанным сообщениям, что Пало уже у тебя в кармане, но нам было нужно подкрепление, поэтому со временем мы отправили к нему нескольких наших парней без татуировки. В его армии гораздо больше Воронов, чем ты можешь себе представить. Вопрос заключается в следующем: почему этого не сделал ты?
– Не хотел, чтобы на меня работали люди, которые выполняли для Антуана грязную работу. Они другого пошиба. Но теперь я понимаю, что это была ошибка и необходимое зло. Шон, я совершал ошибки. Много ошибок.
– Жаль, что ты не попросил о помощи.
– Я не хотел, чтобы вы знали. Он…
– Он был достойным противником только потому, что таким его сделал ты.
– Я каждый день об этом жалею.
– Больше не нужно. Он наш, – говорит Шон, достает из кармана джинсов сигарету и поджигает «Зиппо». Захлопывает ее и выпускает ровную струйку дыма. Снова наступает молчание, и я поворачиваюсь к нему, увидев, что он внимательно на меня смотрит.
– Худшим днем в моей жизни стал тот, когда мы разбили тебе сердце.
От его слов, поразивших меня до глубины души, теряю дар речи. Мы поворачиваемся и впервые с той ночи, которая нас разделила, смотрим друг другу в глаза.
– Если ты решил, что мы ушли добровольно, по своему желанию оставили ее ради дела, то ты, черт возьми, ошибался. Разумеется, она была нам дорога, и мы не хотели ее терять, но мы ушли. – Шон снова выдыхает дым, а у меня в груди нестерпимо ноет. – Мы ушли по собственной воле и временно отказались от нее из-за всего, чем ты пожертвовал ради нас, Тобиас. Из-за того, сколько лет старался ради нас, рисковал жизнью, потому что научил нас быть такими людьми. – Голос у него дрожит, а взгляд устремлен в землю. – И нам стало не хватать твоей любви и верности с той же минуты, как мы их потеряли. – Выдыхает струйку дыма и смотрит на меня мокрыми от слез глазами. – Второй худший день в нашей жизни – тот, когда ты разбил нам сердце. – Шон прочищает горло и обхватывает затылок, а мое горло обжигает ком.
– Сукин сын. – Он качает головой, у меня разрывается сердце, и я чувствую годы нашей разлуки, порыв вернуть прежние отношения, не имея ни малейшего представления, как это сделать.
– Но разбив нам сердце, ты в тот же день показал нам, как выглядит истинная любовь. Ты нашел ее, пожертвовав всем ради нее – нами, нашим делом. – Он смотрит на Сесилию, а потом снова на меня. – Мы в этом облажались. А вот ты ее любовь заслужил и достоин ее. – Шон громко глотает. – Когда ты приводил доводы в свою пользу, мы поняли, что ты прав, но были так обижены, что даже не захотели тебя выслушать. Потому что, потеряв ее, получили веский повод на тебя злиться. Если бы ты тоже был виноват, то наши руки не были бы так запачканы.
Он шумно вздыхает.
– Но мы знали, что ты прав. Думаю, в глубине души мы оба знали, что наше с ней время ограничено. И, черт, как же мы ненавидели тебя за это. – Шон снова вздыхает и сутулится. – Дом понял это в ту ночь, потому что был намного смышленее. Он понял. А я не хотел, черт возьми. Но он всегда видел ситуацию такой, какая она есть, даже если это было больно. Мне понадобилось больше времени, чтобы во всем разобраться. А Тесса, эта женщина, хлебнула горя, показывая мне, где я ошибся. Ты должен знать, что я простил тебя намного раньше, чем ты думаешь.
В горле так горит, а глаза начинает щипать, что я еле сдерживаюсь.
– Но теперь правда заключается в том… – хрипло признается Шон и смотрит на меня со слезами на глазах, – что я просто хочу вернуть своего гребаного брата.
В следующий миг я обхватываю его за затылок, и мы прижимаемся друг к другу лбами.