Финиш

Срываюсь с места, но уже слишком поздно. Через несколько секунд оказываюсь в фургоне с мешком на голове. Ни слова не говорю, когда со всех сторон меня засыпают шквалом вопросов на английском и местами на французском, а из рук вырывают рюкзак и расстегивают молнию, но знаю, что там они ничего не найдут. Я избавился от всего, что указывало бы на то, что я не только студент колледжа, но эти парни не тупые. Я сунул нос куда не следовало, и сегодня либо поплачусь за это жизнью, либо получу предостережение, которое мне не понравится.

– Сидел бы ты в Америке, – бурчит один из мужчин, а я продолжаю счет, отстукивая пальцем по бедру.

– Как американский сосунок? – выпаливает тот, что сидит слева. За свое молчание получаю разбитую губу, но продолжаю отсчитывать, стараясь на них не отвлекаться.

Как я понял, вместе с водителем их трое. Не обращая внимания на шум, постукиваю пальцами по кожаному сиденью.

Тук. Тук. Тук.

Через какое-то время машина замедляет ход, подмечаю слева гул стройки, хотя на дворе ночь. Когда один из мужчин выпрыгивает из фургона, слышу отчетливый лязг железных ворот, и через секунду мы въезжаем за них. В следующее мгновение меня выводят и тащат по посыпанной гравием парковке, через двери и спускают по крутой лестнице. Когда сзади закрывается дверь, в нос бьет одуряющий запах мочи, а с головы срывают мешок. Моргаю, чтобы привыкнуть к свету, и передо мной возникает мужчина лет пятидесяти. Волосы с проседью аккуратно подстрижены, вид невозмутимый, а взгляд безучастный. За ним стоит Пало – мужчина, о котором прошлой зимой я выведывал информацию в стрип-клубе, и, судя по выражению его лица, он меня не узнает. Мое внимание возвращается на стоящего передо мной мужчину, который пристально меня рассматривает.

– Ты симпатичнее своего отца.

Могу только предположить, что он говорит об Абидже. Бо придерживался менее радикальных взглядов, и у меня в голове не укладывается, как он мог быть связан с этим человеком.

– Говори.

– Я не помню Абиджу.

– Он был хорошим солдатом. Обидно, что его подвел разум.

– Мать его ненавидела. Я верен ей.

– Я был очень огорчен, узнав о кончине Селин. Такая трагичная смерть. Она была красавицей.

– Ее убили.

Выражение его лица остается невозмутимым, но взгляд меняется.

Одежда на нем безупречна, вкус утонченный. У меня никогда не было костюма, но я тоже обязательно себе такой приобрету, если все пойдет гладко и эта ночь не станет последней в моей жизни. На краткий миг мыслями возвращаюсь к Доминику, разговор с которым, возможно, был последним. Соединяю вместе указательный и большой пальцы.

Тук. Тук. Тук.

– Pourquoi es-tu en France?[47]

– Приехал сюда по учебе. Я обычный студент.

– Скажи, для чего студенту вербовать моих людей?

Тук. Тук. Тук.

– Я не знал, что это твои люди.

– Незнание не освобождает от ответственности.

– Je ne fais pas la même erreur deux fois[48].

Он задумывается над моими словами так, словно решает, какой прожарки желает стейк, но на кону моя жизнь. Однако такие признаки, как язык его тела, способность излучать уверенность одним своим присутствием, задумчивый вид перед тем, как что-то сказать, даже тон голоса, завладевают моим вниманием. А еще его чертов костюм – безукоризненно пошитый двубортный костюм.

Он не дал мне никакой подсказки, кроме того, что был знаком с родителями. Готов поспорить, он проявляет такую выдержку в любой ситуации независимо от того, несет она угрозу или нет.

– Нет. Не просто студент. Судя по тому, что мне рассказали, у тебя есть планы…

– Но ты в них не входишь. – Резкая боль в виске от грубого удара пистолетом говорит о том, что перебивать собеседника было ошибкой, и повторять ее я не рискну. Из раны льется кровь, но я упрямо смотрю на похитителя, приберегая гнев для мудака, стоящего за моей спиной.

– То есть ты считаешь, что места хватит для всех нас?

– Я не настолько амбициозен.

– Думаю, мы оба понимаем, что это ложь.

– La France n’est pas le pays où mes projets se réaliseront[49].

Задумываюсь над своим заявлением и прихожу к выводу, что терять нечего, если скажу правду:

– Человек, который убил моих родителей, управляет городом и полицией. Из-за него я прилетел во Францию, чтобы заручиться помощью семьи.

– У тебя же не осталось здесь родственников.

– Теперь я это знаю.

Мужчина вытаскивает пачку сигарет из отороченного шелком кармана пиджака, поджигает сигарету и выпускает дым в мою сторону. Не отвожу от него взгляда, чувствуя, как по шее течет кровь.

– Ты до сих пор не спросил, кто я. – Он наклоняет голову. – Чувствую, ты скорее сын Абиджи, чем Селин.

Не удостаиваю его ответом, но на мгновение задумываюсь, может ли в его словах быть толика правды.

– Если хочешь моей помощи, ты должен посвятить меня в свои планы.

– Я не хочу твоей помощи. Это дело семьи.

– Все хотят помощи от меня, – задумчиво произносит он и смотрит на стоящего за мной мужчину так, словно принял решение насчет моей участи, но я его не понимаю.

Тук. Тук. Тук.