Финист – ясный сокол

Да, мы нарушили запрет, но все люди нарушают запреты, особенно молодые. Сомневаться в запретах – естественно. Никакой запрет был нам не запрет; наши жилы гудели от могущества; мы были готовы согнуть мировую ось.

Да, я готов понести любое наказание, и даже принять смерть. Меня не страшит наказание. Я боюсь лишь одного: что буду не понят.

Поэтому я и устроил этот суд.

Не для того, чтобы объявить себя виноватым.

Очень важно, чтобы вы понимали, в чём причины моих действий, почему я сделал то и это; я не пытаюсь оправдаться, я лишь желаю, чтобы после меня осталась моя истина.

Мы совершаем поступки не просто так, не случайно, не как младенцы или безумцы: сначала мы думаем и сомневаемся, мы проделываем тяжёлую внутреннюю работу, которая может длиться многие дни, и даже годы.

Сначала мы обдумываем.

Сначала мы решаемся – и только потом делаем то, на что решились.

Теперь, перед собранием старшин и волхвов, перед этой огромной толпой из моих друзей, соседей, родственников и знакомых, ещё раз повторю: я всё делал осознанно, обдумав и решившись, и ничего не боялся, не сомневался; ни во что и ни в кого, кроме себя, не верил, а особенно не верил ни в какие древние мохнатые пророчества.

Не нужно думать, что сначала люди долины сильно страдали от нападений новорожденного змея.

В первый месяц он прилетел лишь один раз – когда князь долины торговал у Потыка череп.

Я при том не присутствовал.

По рассказам очевидцев, дело было во дворе княжьего дома: пока князь рассматривал диковину, а Потык расхваливал товар – змей упал из-за облаков, быстрее молнии.

Он убил и Потыка, и князя долины; череп утащил.

Всё произошло очень быстро.

Это первое нападение очень напугало людей, обросло разными нелепыми слухами.

Когда я узнал, что новорожденный змей убил малого Потыка, – я сильно горевал и даже плакал.

Очень мне было жаль парня, смелого и умного; таких бы побольше.

Князя торжественно сожгли при большом стечении народа, а малого Потыка сожгли чуть менее торжественно, рядом с князем, но тоже – как полагается; я участвовал в тех похоронах.

Но оплакивать каждого мёртвого – слёз не хватит. Однажды всё утихомирилось.

Потянулись месяцы спокойствия, и тот, первый удар новорожденного гада мы сочли единственным, случайным; не настоящим.

Никто не верил, что новая тварь может всерьёз нам навредить.

Мы все – две дюжины поколений, люди зелёной долины – выросли в твёрдой традиции: ни звери лесные, ни рыбы, ни птицы никогда не нападают на человека, а также и всякая нежить не нападает; наоборот, там, куда является человек, всё прочее живое – убегает, прячется и бережётся.

Так устроено богами, поставившими человека, и только его, хозяином срединного мира.

В первый год так и было.

Новорожденный змей рос, летал, орал, свистел, гадил с высоты, пугал детей и баб, но толком его никто так ни разу и не разглядел.

И охотиться он летал только в самые дальние и глухие леса.

И жрал он в первый год только туров, оленей и лосей – то есть, самых крупных животных, кого можно было найти.

Некоторые мужики, зверобои из дальних деревень, видели, как он охотится: подбрасывает оленя или кабана высоко вверх и позволяет ему упасть, и так – несколько раз, до тех пор, пока все кости жертвы не окажутся раздробленными от ударов о земную твердь; тогда змей садился, разрывал умерщвлённую животину на несколько крупных кусков и глотал.

Ещё он любил рыбу, нырял в озёра и там развёрстой пастью ловил налимов, ершей и угрей: мог подолгу сидеть на глубине, плавал быстрее любой рыбы; бывало, пугал рыбаков, взрываясь из-под поверхности и взбивая крыльями воду; но, повторяю, людей не трогал, сторонился.

И как-то мы все к нему привыкли, и не считали за угрозу.

В те годы над нами нависали более серьёзные угрозы.

Сначала – как помнят многие из собравшихся – был год небывалой жары; лесные ягоды родились размером с кулак, а морковь и репа – размером с голову. Кто пахал землю и растил урожай – в тот год собрал два урожая. Но те, кто ходил в лес за едой – зверобои и собиратели, – остались ни с чем, потому что из-за жары в лесах обильно расплодился гнус, комары, осы и пчёлы; чем дальше заходили в чащобу охотники и рыбаки – тем громче и страшней гудели сплошные облака враждебного, яростно жалящего гнуса; с каждого третьего дерева свисали осиные гнёзда, и огромные гусеницы ползали повсюду, пожирая зелёные листья.

Так прошло лето.

Осенью из-за перевала приехали несколько полумёртвых от голода и усталости, израненных людей.

Они рассказали, что южные племена, живущие за перевалом, – наши прародители – подверглись нападению.

Степной народ, никому не известный, говоривший на наречии, которое никто не мог распознать, совершил жестокий набег на племена за перевалом.

Чужаки передвигались верхом на лошадях, их было слишком много, они обрушились, как водопад. Они забрали всё ценное, убили всех, кто сопротивлялся, угнали в плен многих молодых женщин и многих детей, а также всю скотину, и ушли тем же путём, каким явились.