Финист – ясный сокол

В небесной обители все мужчины и женщины старше двадцати лет приучались выражать своё мнение неявно и дипломатично. Город невелик, все друг друга знают; каждое слово, произнесённое в осуждение одного и в поддержку другого, могло стать причиной ссоры или даже скандала. Птицечеловеки всегда сдержанны в речах; больше помалкивают.

– Этот древний дурень, – сказал Куланг, – будет Старшим ещё много лет. Он очень крепкий. А слух у него такой, что он ловит каждый шёпот в каждом доме Внешнего Круга. И князь ему во всём верит.

– Так было всегда, – сказал я. – Они – друзья с детства. Расскажи, какие есть новости.

– Свадьба, – повторил Куланг. – Вот главная новость. Ты был там?

– Да, – сказал я. – Был. Половину видел, потом улетел.

– Тогда ты всё знаешь. Молодой Финист женился на дочери Неясыта. Два старика породнились. Партия Неясыта выиграла. Партия Сороки проиграла…

– Не надо про политику, – возразил я. – Расскажи, как люди живут.

– Нормально, – ответил Куланг. – Скучновато, конечно. Но жаловаться не буду. Молодёжь много путешествует. Жрецы хотят убедить князя поднять город на пятьдесят тысяч локтей, чтоб сделать расу ещё сильнее. Холодный подъём – это у них сейчас главная тема для споров. Ребята в охране играют в кости и пьют вино. Девчонки влюбляются… Дети озоруют… Всё как всегда.

Он обтёр пот со лба, шумно выдохнул и стал снимать с себя броню. Я с завистью смотрел на его тело. Мой одноклассник и товарищ, безусловно, был одним из лучших представителей нашей малой, но прекрасной расы.

По сравнению с ним княжий сын Финист выглядел слабосильным мальчиком.

Второй помощник Старшего Охраны – это значило, что Куланг был признан третьим по силе воином моего народа, и вошёл в число самых влиятельных персон Вертограда.

Он был огромен, широк в плечах, узок в поясе, сплошь перевит тугими мышцами; кожа сверкала.

Одновременно я поймал и его мгновенные, обращённые на меня взгляды сочувствия.

Когда-то давно, в школе, мы считались равными по силе, а кое в чём я даже превосходил своего товарища. Я был хитрее и быстрее.

И на испытаниях, при зачислении в статус младших воинов, я показал лучшие результаты: в кулачном бою у нас была ничья, но я обставил Куланга во время полёта на скорость и на высоту подъёма.

Мы были равны: оба сильные, умные и всецело преданные интересам своего народа.

А теперь – вот. Я – чахлый изгнанник, обретающийся в гнилых дебрях, а он – блистающий воин, абсолютно совершенный, неуязвимый, независимый ни от чего, кроме силы Солнца.

Сейчас, если бы Куланг захотел, – он бы уложил меня одним ударом.

Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли это.

И каждый понял, что другой понял.

И каждый понял, что обмен первыми – осторожными – словами завершён, и пора переходить к главному.

Я уступил своему товарищу право начать.

– Это ты привёз в город земную женщину? – спросил он.

– Ты умный, – сказал я. – Ты догадался.

– Зачем ты это сделал?

– Попросили.

– Кто?

– Я давно живу внизу, – сказал я. – У меня есть отношения с дикарями.

– То есть, – спросил Куланг, – эта девушка – твоя?

– Нет, – ответил я. – Не моя. Это девушка младшего Финиста. Она утверждает, что имела с ним связь. Я её расспросил подробно. Она не врёт; это точно. Вдобавок он ей подарил дорогой астрономический инструмент. Теперь она хочет добраться до парня и напомнить о себе.

– Это невозможно, – сказал Куланг, слушавший меня с огромным вниманием. – Княжий сын три года болел. Вылечили с большим трудом и большой ценой. Он ничего не помнит. Совсем. Он как будто заново родился. Я стоял в охране его комнаты. Я всё это видел и помню. Отец ему заново объяснил, что его зовут Финист, что он умеет летать, что он сын князя птицечеловеков, что город Вертоград парит в небе…

Куланг подумал и покачал головой.

– Нет. Он не вспомнит девчонку. Это невозможно.

– Вспомнит, – возразил я. – Если помочь.

Куланг молчал ещё дольше, сопел, шумно втягивая воздух через ноздри, смотрел на меня с сомнением.

– Зачем тебе это? – спросил.

– Я намерен получить прощение и вернуться домой.

– Тебя изгнали навечно.

– Навечно – это просто красивая формула, предназначенная для обывателей. Я двадцать лет в изгнании. Поверь, для меня это было – пять раз навечно. Теперь я намерен предстать перед князем и попросить помилования.

– Он не будет тебя миловать, – сказал Куланг. – Князь стареет. И, как все старики, с возрастом начинает больше чтить Завет. А в Завете сказано, что изгнанным прощения нет.