Финист – ясный сокол

Мы, птицечеловеки, с удовлетворением наблюдали, как бескрылые дикари сражаются за своё благополучие, мучительно преодолевая темноту и леность разума.

Я совершил множество дальних путешествий и видел огромные города, шумные толпы, каменные строения высотой в тысячи локтей, утопающие в роскоши дворцы, храмы, кумирни, цирки, библиотеки, а также мастерские, где обрабатывались металлы, кожи, кость, камень и дерево.

Я своими глазами видел, как кожи обретают крепость камня и как металлы обретают мягкость глины.

Я видел, как люди ставят себе на службу силу бегущей воды, силу движущегося животного, силу ископаемых горящих жидкостей.

Я видел механизмы, способные поднять камни размером с дом. Я видел морские суда, способные нести по океанам, сквозь смертельные волны, отряды в сотню человек. Я видел боевые луки, склеенные из десятков тончайших костяных пластин, – стрела, выпущенная из такого лука, пробивала насквозь любого воина, одетого в самую крепкую защитную броню.

Я видел приручённых слонов, приручённых обезьян, приручённых летающих драконов, и даже приручённых морских чудовищ, вид которых столь кошмарен, что я не возьмусь его описать.

Иногда – весьма редко – я заимствовал у дикарей результаты их труда: похищал золотые украшения и обработанные самоцветные камни, или, как уже было сказано выше, одежду из меха.

Я никогда не заимствовал у бедняков – только у царей, вождей, у вельмож, у тех, кто сыт и благополучен.

Я брал только самые дорогие, уникальные предметы.

Для меня не составляло труда проникнуть в самые охраняемые помещения, в самые глубокие подземелья. Я вскрывал любые замки и сундуки.

Я двигался так быстро, что никакая охрана не способна была заметить меня, – а если замечали, то не успевали помешать.

В моём народе такие действия не считаются злодеянием. Наоборот, заимствуя у дикарей золото и камни, оружие и инструменты, доставляя добычу в Вертоград, жертвуя её в Храм Солнца или оставляя в своих домах, в семейных коллекциях, мы обеспечиваем вечную сохранность артефактов и, что ещё важнее, – предотвращаем возможное кровопролитие. Ибо нижние люди, как известно, ради обретения богатства часто готовы на любую подлость.

Каждый бриллиант или изумруд омыт кровью; изымая у бескрылых дикарей ценности, мы спасали их жизни.

Войдя в Храм Солнца, каждый из нас первым делом видит алтарную чашу, доверху заполненную самыми крупными, редчайшими бриллиантами, рубинами и изумрудами. За каждый такой камень бескрылые дикари готовы резать и калечить друг друга до изнеможения. Каждый камень чреват смертями и предательствами. Попав в алтарную чашу, самоцветные камни обретают покой и служат своему истинному предназначению: собиранию и преломлению солнечного света.

Однажды, шесть или семь лет назад, в одном из самых крупных и богатых городов, основанных жёлтой расой на востоке Ойкумены, я добыл, после некоторых усилий, удивительный трофей: бронзовое веретено с намотанной на него золотой нитью, едва толще человеческого волоса. Нить, очевидно, предназначалась для златотканого ремесла, для украшения парадных одежд. Весь моток – размером с два кулака взрослого человека. Попытка размотать нить ни к чему не привела, я так и не сумел даже приблизительно определить длину; понял только, что материала вполне хватит для изготовления целой рубахи, или даже двух. Каким образом неизвестный мне умелец, пользуясь примитивными инструментами, сумел добиться столь впечатляющего результата, каковы были его секреты – осталось неизвестным; я лишь понял, что держу в руках работу выдающегося мастера. У нас в Вертограде ювелиры обязательно ставят на свои изделия личное клеймо – здесь же, разумеется, никакого клейма я не обнаружил, нить была слишком тонка, я изучил её на длину пяти локтей, напрягая зрение, – но тщетно. Возможно, клеймо стояло на самом веретене, но чтобы его обнаружить, следовало размотать всю нить до конца; я не стал этого делать. Использовать нить мог лишь мастер, столь же талантливый и терпеливый, как и тот, кто её изготовил.

Поняв, что находка моя – редчайшая, я надёжно спрятал её.

Самому мне – изгнаннику – золотая рубаха не требовалась, но было ясно, что добыча могла когда-нибудь сослужить мне добрую службу.

Теперь я решил, что время приспело.

Да, я был богатым. Возможно, одним из самых богатых птицечеловеков за всю историю моего народа. За двадцать лет изгнания я добыл и заимствовал у дикарей несколько десятков огромных бриллиантов и изумрудов чистейшей слезы, оправленных в золото, в перстни, цепи и пряжки.

Я полагал, что однажды обменяю накопленные сокровища на прощение.

Поколебавшись и ещё раз обдумав свой рискованный замысел, я привязал мешок с золотой ниткой под локтем – и поднялся в небо.

Нужно было спешить; до рассвета оставалось недолго.

«Сейчас – или никогда», – так я шептал про себя, бесшумно опускаясь на крышу большого здания близ главных ворот Вертограда: то было караульное помещение, казарма охраны.