Финист – ясный сокол

– Ради себя. Я изгнан, я хочу вернуться.

– За что изгнан?

– За разбой, – ответил я. – Побил одного дурака, и кое-что отобрал. Старая история. Если спросят – не говори, что со мной знакома.

Марья поколебалась, и пар из её рта стал как будто гуще.

– Я не могу врать, – прошептала она, решительно, как будто выкрикнула. – Не умею совсем. Если совру – меня изобличат.

– Скажи, что плохо понимаешь наш язык.

– Это тоже будет враньё. Кривда. Я же всё понимаю.

Я улыбнулся.

Может быть, она не разглядела в темноте моей улыбки.

– Ты не внизу, – сказал я. – Ты наверху. Это Вертоград. Здесь многие врут. И чем богаче человек – тем больше в нём обмана.

– Финист меня не обманывал.

– Финист – молодой парень. Многого не понимает.

Марья упрямо покачала головой.

– Он мой суженый. Я его люблю, я не могу ему не верить.

Эх, подумал я. Правильно говорили школьные учителя: любовь и рассудок несовместны, как земля и небо; противоположные стихии.

– Марья, – прошептал я, ловя её взгляд, – Марья! Смотри на меня.

Она подчинилась.

Я впервые назвал её по имени. Дикое имя, что и говорить. Мычащее, рычащее, чрезмерно звонкое, на мой слух – грубое, неблагозвучное, поистине варварское. В нём слышались животная мука и агрессия.

Вспомнил: дикари поклонялись идолам, один из них носил имя Мара. Считалось, что это женская сущность, богиня смерти и воскрешения, природного круговорота.

Может быть, подумал я, на самом деле эта бескрылая девочка, дрожащая и мучимая недостатком воздуха, никакая не Марья.

– Послушай, – сказал я. – Тот Финист, который был тогда с тобой, внизу, и тот, который живёт сейчас в отцовском доме, – это два разных человека. Он болел, он потерял память. Он женился. Его жена – твой первый враг. Покажи ей золото. Скажи, что умеешь прясть золотую нить. Не робей, не стесняйся. Готовить еду, мыть, стирать, прибираться – тоже можешь?

– Да, – ответила Марья.

– Так и скажи. Добивайся, чтоб тебя оставили прислугой в княжьем доме. Земную прислугу все любят. Земные девки трудолюбивы. Набивай себе цену. Делай всё, чтоб остаться. И вот это – я ткнул пальцем в донце-веретёнце, – покажешь, только когда увидишь жену Финиста.

– Как её имя? – спросила Марья.

– Не знаю, – сказал я. – Молодая девочка. Родилась уже после того, как меня изгнали. Спросишь у Куланга.

– Он твой друг?

Хороший вопрос, подумал я.

– Надеюсь. Но не гарантирую.

Она помедлила.

– А что значит «гарантирую»?

– Это слово из другого языка, – объяснил я. – Гарантировать – значит дать клятву.

Марья провела маленьким пальцем по краю золотого клубка.

– Гарантируй, что не обманешь.

Я развеселился. Дикари нравились мне именно своей прямотой.

– Гарантировать, – ответил я, – значит поручиться чем-то. Золотом, самоцветами. Любым богатством. Или добрым именем. Доброго имени у меня нет, а золото я тебе уже отдал…

– Жизнью поклянись, – потребовала девчонка.

– Не могу. Я уже присягнул на верность князю птицечеловеков. Моя жизнь принадлежит ему. Когда меня изгнали – мне об этом напомнили. Могли казнить – но пощадили.

Марья подумала и молча кивнула, дала понять, что не требует никаких гарантий.

Сердце сжалось у меня: маленькая дикарка не понимала, куда попала и во что ввязалась.

Нас разделяла пропасть.

На миг я пожалел, что затеял свою авантюру.

В любой момент дикарка могла ошибиться, неправильно себя повести.

Я придвинулся ближе, к самой решётке, дотронулся лбом до ледяных бронзовых прутьев.

– Когда тебя поведут в княжий дом – обязательно попроси, чтобы покормили. Здесь едят мало. Птицечеловекам еда вообще не нужна. Напомни, что ты бескрылая. Если чего-то не понимаешь – не стесняйся, спрашивай у любого. У охранника, у слуги, у самого князя.

– Я так и делаю, – ответила Марья. – И я действительно мало понимаю. Почему меня не расспросили? У нас, если чужак приходит – его расспрашивают с утра до ночи. Любопытно же…

– Забудь о том, как у вас, – сказал я. – У нас никому ничего не любопытно. Единственный способ вызвать любопытство – показать золото.

Она слушала внимательно, кивала, обдумывала, пожирала меня глазами – она, в отличие от многих моих шикарных и богатых соплеменников, была любознательна до крайности, она хотела всё знать.

Опять я убедился: ничто так не украшает человека, как интерес к новому, неизвестному.

Любознательность прямо восходит к жажде жизни: если ты не любопытен, ты умираешь.

Сглотнув комок, я просунул руку до локтя через прутья, приглашая девку пожать мои пальцы.

– Добейся встречи с младшим Финистом. Пусть он тебя вспомнит. Пусть выгонит жену. Пусть будет большой скандал. Пусть все перессорятся. Это то, что нужно тебе – и мне. Поняла?

Пожатие Марьи показалось мне столь горячим и крепким, столь исполненным воли и бесстрашия, что я приободрился. Поверил, что всё получится.

Потом мою спину обдало теплом. Ощущение, знакомое каждому птицечеловеку с младенчества. Предчувствие благодати. Ожидание ежеутреннего чуда.

– Солнце встаёт, – сказал я. – Мне пора. Увидимся следующей ночью. Ничего не бойся.

Улыбнувшись ободряюще, я оторвался от решётки и улетел.

Рассвет в небесах выглядит иначе, чем на поверхности.

Нижние дикари видят Солнце раньше нас.