Финист – ясный сокол

За три года она родила ему троих детей: двух сыновей и дочь.

Что произошло тогда, в спальне, каким образом Марья разбудила память Финиста и заставила его вспомнить прошлое, – никто не знал. Некоторые недоброжелатели и завистники продолжали потихоньку шептаться по углам, упоминали тёмное земное колдовство, но в общем молодую княгиню в городе полюбили, и каждый раз, когда она разрешалась от бремени, – шумно праздновали.

Старый князь выглядел во время суда сильно сдавшим, больным – но, когда всё кончилось, его здоровье вдруг окрепло.

Говорят, хозяин города был очень доволен браком своего сына, ему нравилась невестка.

Прежняя жена – Цесарка – была изгнана, улетела на поверхность, но спустя двое суток вернулась, измученная и грязная, и умоляла её пощадить. Никто не удивился. Несчастной молодой дуре разрешили остаться в городе. Но старый князь поставил свои условия: Цесарка на всё согласилась, лобызала его руку, затем обрила голову и приняла обет безбрачия сроком на десять лет, и посвятила себя алтарной службе при Главном Храме.

Неясыт, её отец, ушёл в отставку с поста старшего охраны. Его место занял Куланг. Но если прежний главный воин берёг персону старого князя, – то его преемнику был отдан другой приказ: охранять прежде всего сына и его жену, и детей их.

Таким образом, старик произвёл политическую реформу: переподчинил городских воинов своему сыну. Формально это было передачей власти.

Вся охрана принесла новую присягу младшему Финисту.

Сорока осталась при своём месте управительницы и учредила в княжьем доме самую страшную и жестокую экономию, какую только можно себе представить, жалела каждый свечной огарок и каждый тряпичный лоскут.

Любопытно, что княгиня Марья, привыкшая к дикой, бедной и тяжёлой жизни, составила ей в этом полную подмогу.

Она, например, выгнала одного из двух личных княжеских портных и одного из двух личных сапожников, и сама следила за всей одеждой своего мужа и его отца, сама чинила и штопала, сама контролировала, как чистят и провеивают их сапоги.

Повторяю: всё завершилось к общему счастью.

Единственный, о ком я ничего не знаю, – это Кречет, тот самый хранитель кладовых, когда-то мною ограбленный и избитый.

Тут, в последних строках, я должен признаться, что никакого разбойного нападения не было. Кречет не служил в охране, но однажды пришёл в казарму развлечься, поиграть в кости, и проиграл мне крупную сумму, но отдавать не захотел. Для меня, как и для всех прочих воинов, игровой долг считался долгом чести. Однако Кречет не был воином и свою честь не берёг. Когда я, в тот же вечер, пришёл к нему в дом и потребовал погасить должок – Кречет отказался, оскорбил меня и взялся за оружие; мне пришлось применить силу. Кошель с драгоценными камнями висел на поясе потерпевшего. Возбуждённый схваткой и возмущённый нежеланием Кречета признать очевидное, я забрал кошель. Спустя несколько часов, когда приступ гнева минул, я сам сдался князю.

Вот так всё было.

С тех пор я ничего не слышал про Кречета. Никаких значительных поступков этот человек не совершил, никому не принёс ни вреда, ни пользы, и следующие годы своей жизни провёл скучно и тихо. Я давно его простил, и в конечном итоге тот давний скандал пошёл мне на пользу, а ему во вред.

Я пережил множество приключений, а он – как будто и не существовал вовсе.

Время всё расставляет по местам, да.

Что касается меня, Соловья – в ту ночь, когда всё решилось, когда город едва не рухнул, когда князь посоветовал мне исчезнуть, – я сразу же вернулся вниз, в долину, забился в своё укрывище и два дня пролежал без движения, пока не пережил неудачу, не успокоился и не смог заснуть.

* * *

Внизу начиналась длинная и холодная зима, которая мне, выросшему в ледяном небе, казалась скорее развлечением.

Однако дикари зелёной долины пребывали в тяжёлом положении.

Новорожденный змей, едва нескольких дней от роду, уже стал летать прямо над их домами, и пытался нападать на скот.

Я решил убить эту древнюю и опасную рептилию. Даже по меркам нижнего, жестокого мира это существо было слишком кровожадным. Безусловно, его следовало прикончить. Однако, понаблюдав за змеем, я увидел, что новорожденный за считанные дни сильно вырос и окреп, и справиться с ним в одиночку уже было трудно. На такую цель следовало заходить хотя бы вдвоём, а лучше втроём, и четвёртый – на подстраховке. Тварь выросла до размеров, вдвое превосходящих человека, летала с невероятной скоростью и маневрировала непредсказуемо. Вдобавок она имела особый орган чувств, испуская тонкие колебания из специальной железы и улавливая ответные сигналы; таким образом, рептилия заранее узнавала о приближении к ней любого существа, то есть угадывала угрозу на значительном расстоянии.

Так я понял, что мне не справиться со змеем, – и оставил эту идею.

Все накопленные ценности, золото и камни, я надёжно спрятал в тайнике, в скалах у северного окончания долины.

Потом решил попрощаться со старухой Язвой, но когда подлетел к пологому лесному холму, где стояла её изба, – увидел, что избы нет.

Изумлённый, я сбавил скорость и дал круг.