Финно-угорские этнографические исследования в России

Казалось бы, сам переживаемый исторический период диктует лю­дям изначально определенные нормы поведения, мышления и письма — «коллективные представления» (по Э. Дюркгейму), одновременно оп­ределяя цель интеллектуальной деятельности, направляющей усилия ученых-профессионалов и энтузиастов-любителей. Форма и стилисти­ка научных произведений, датируемых примерно одним временем, также указывают на их связь с некими общими идеями, которые позво­ляют авторам особым образом интерпретировать находящийся в их распоряжении материал. Мир идей, по-видимому, превращает истори­ческое время в историческую эпоху, выделяя исследовательские при­оритеты, указывая на ориентиры и вырабатывая систему оценивания. То есть, мы вновь возвращаемся к мысли об исторической предопре­деленности большей части научных результатов, когда творческий по­тенциал ученой личности реализовывался в рамках доминирующей идеологии. Между тем, устойчивость идейного обеспечения науки за­висела от достижительных способностей ее лидеров, а именно — от их умения продемонстрировать познавательные возможности выработан­ной методологии и способности увлечь за собой молодое поколение. Проблема лидеров состояла еще в том, что добиваясь выдающихся научных успехов, они сами взрывали прежние установки, своими тру­дами и героизмом биографий задавая столь высокую планку, за кото­рой, как будь-то бы возникала пустота. Но эта пустота была не без­воздушным бесплодным пространством, а стартовой площадкой для поисков новых героев, новых идей, новой эпохи.

Расположение и отслеживание движения избранных нами героев в историческом времени, географическом пространстве и мире идей по­требовало применения ряда специальных приемов, первостепенное зна­чение среди которых занимает метод биографического анализа. Научная биография как жанр предполагает не только рассказ о личных успехах и неудачах ученого, но, прежде всего, исследование его мироощущения и, если можно так сказать, позиционирования в различных социальных средах. Таким образом, научные биографии выделенных персоналий в буквальном смысле находятся между социологией и историей, если учи­тывать индивидуальные импульсы и коллективные решения, имеющие место в конкретной ситуации. Биографические данные, в свою очередь, фокусируют внимание на истории тех научных сообществ, в которых формируются и работают интересующие нас ученые. Академические традиции, университетская жизнь, а также сведения о неформальных объединениях интеллектуалов создают «рабочий контекст», позволяю­щий определить степень вовлеченности ученого в общее дело, рассмот­реть взаимоотношения с коллегами и работодателями.

Сделанные М. Фуко наблюдения из европейской истории знаний, подчеркнули общественную значимость научных изысканий, великих открытий и инноваций, показав тесную взаимосвязь интеллектуальной и политической истории. Финансирующие науку государственные институты, равно как и покровительствующие ученым сановники-меце­наты становились участниками исследовательского процесса, пытаясь извлечь из него практическую пользу, а порой и личную выгоду. Тон­кая игра между учеными и властью продолжалась с переменным успе­хом, точно так же, как и дружба/вражда между отдельными представи­телями науки и правительства. Нарушение этого баланса грозило, с од­ной стороны, политизацией и полным «огосударствлением» науки, с другой — дестабилизацией самого государства, вошедшего в противоре­чие с интеллектуальной элитой. В этой связи, в предлагаемой читателю работе значительное внимание уделено истории взаимоотношений уче­ных и империи. Тем более, что теория и практика европейского наци­онализма, широко обсуждающаяся в последнее время в рамках импер­ского дискурса, представила достаточно оригинальный угол зрения на, казалось бы, давно известные факты. Так, имперское государство, чья устойчивость, как известно, зиждилась на наднациональной природе власти, должно было быть достаточно чутким к поликультурной реаль­ности своего внутреннего бытия. Данная чуткость могла развиться толь­ко на основе научного знания народонаселения, открытого и описанного учеными. В том случае, если империя начинала изменять правила в пользу одного или нескольких численно доминирующих народов, ответ­ный ход не заставлял себя долго ждать, принимая формы тайных об­ществ, просветительских кружков и национальных движений, програм­мы которых также создавались на основе научных рекомендаций.