Финно-угры и балты в эпоху средневековья

Прибалтийско-финские племена в древности заселяли также коренные области Новгородской и Псковской земель. Расселившиеся здесь в середине I тысячелетия н. э. славяне смешались с ними, постепенно местные племена оказались славянизированными. Древнейшие погребальные памятники словен ильменских и кривичей псковских содержат отчетливые элементы, восходящие к прибалтийско-финскому субстрату (Седов В.В., 1970а; 1974; 1982, с. 46–66). По-видимому, остатками древнего прибалтийско-финского населения Новгородско-Псковской земли является небольшая этнографическая группа сету, заселяющая регион, примыкающий к Псковскому озеру с юго-запада. В языковом отношении сету ныне принадлежат к вырускому диалекту южноэстонского наречия, а в этнографическом — самобытны (Рихтер Е., 1959, с. 396–408).

Таким образом, до славянского расселения прибалтийско-финское население занимало довольно обширное пространство северо-запада Восточной Европы от побережья Балтийского моря до Белоозерья включительно, достигая на юге Западной Двины и бассейна верхнего течения Волги. На всей этой территории отчетливо сохранился слой гидронимики прибалтийско-финских типов (Vasmer M., 1934, s. 351–440).

Общих работ по средневековой археологии прибалтийских финнов до сих пор не было написано. В этом отношении заслуживает внимания интереснейший обзор Х.А. Моора, касающийся древностей западной части прибалтийско-финских племен и написанный в связи с изучением этногенеза эстонского народа (Моора Х.А., 1956, с. 123–141).

Вопрос о том, когда, где и в каких условиях сложилась прибалтийско-финская этноязыковая общность, давно занимает исследователей. Анализ развития представлений по этой теме в среде лингвистов сделан эстонским ученым П.А. Аристе (Аристе П.А., 1956, с. 5–11). Наиболее основательной является гипотеза финского лингвиста Э.Н. Сетяля (Setälä E.N., 1926), уже упоминавшаяся ранее. Этот исследователь полагал, что начало формирования прибалтийско-финских племен относится к последним векам I тысячелетия до н. э., когда их предки отселились от поволжских финнов и приблизились к Балтике. Здесь и сформировался общеприбалтийско-финский язык, существовавший до VIII в. н. э., когда началась его дифференциация на отдельные языки.

Теория Э.Н. Сетяля имеет много сторонников, в частности к ним принадлежал и такой крупный специалист по прибалтийско-финскому языкознанию, как Д.В. Бубрих (Бубрих Д.В., 1947).

На основе данных археологии проблему формирования прибалтийских финнов пытался осветить А.М. Тальгрен (Tallgren А.М., 1922, s. 124–127; 1926). Им был избран ретроспективный метод, однако исследователь находился под влиянием лингвистической гипотезы Э.Н. Сетяля, а собственно археологических фактов для самостоятельного освещения вопроса было недостаточно. А.М. Тальгрен попытался на некоторых археологических данных подтвердить мысль Э.Н. Сетяля о том, что предки прибалтийских финнов переселились в Прибалтику в последних веках I тысячелетия до н. э., отделившись от своих поволжских соплеменников, которые в археологическом отношении характеризуются дьяковскими памятниками. В Прибалтике, по мнению А.М. Тальгрена, финны-пришельцы застали германское население, в результате культура их под германским воздействием претерпела серьезные изменения.

Еще раньше о появлении прибалтийско-финских племен в Прибалтике на рубеже нашей эры и о взаимодействии их с якобы обитавшим здесь германским населением писал А. Гакман (Hackman А., 1905; Ebert М., 1925, s. 338). А. Фриденталь придерживался мнения, что прибалтийско-финские племена достигли Балтики только в середине I тысячелетия н. э. (Ebert М., 1928–1929, s. 29).

С гипотезой А.М. Тальгрена не согласились большинство археологов, в том числе Ю. Айлио, А. Яюряппяа, А.Я. Брюсов, Х.А. Моора. Поскольку археология не фиксирует заметного продвижения населения из Поволжья в Прибалтику в конце I тысячелетия до н. э. и в первые века нашей эры, исследователи стали вести поиски в Прибалтике однородной материальной культуры, в условиях которой могла сложиться прибалтийско-финская языковая общность.

Согласно представлениям эстонского археолога Л.Ю. Янитса, таковой была прибалтийская культура типичной гребенчато-ямочной керамики (Янитс Л.Ю., 1956, с. 142–171; 1975, с. 416–421). Эта культура распространилась в III тысячелетии до н. э. на всей территории, которую в раннем средневековье заселяли прибалтийско-финские племена. Этот факт послужил основой для утверждения о том, что прибалтийская культура типичной гребенчато-ямочной керамики соответствует общеприбалтийско-финскому этносу, носители этой культуры и образовали ту ветвь финно-угров, которая и была прибалтийско-финской языковой общностью.

С этим мнением согласились Х.А. Моора (Моора Х.А., 1956, с. 64), П.Н. Третьяков (Третьяков П.Н., 1966, с. 59–61) и некоторые другие археологи.