Финская баня

Полковник разгорячился, Колотай не ожидал от него такого темперамента, и ему было интересно слушать: человек много пережил, много видел. Он рассказывал, как их полк оказался в окружении. Лес, болото, снег до пупа. Сидели, как в снежном мешке, не было пищи, съели всех лошадей из взвода конных разведчиков. Собирались сжигать полковую документацию — на случай, если их захватят в плен. Ждали подмоги со дня на день. А ее все нет. Лыжная бригада, которая шла их выручать, сама попала в ловушку. Было сделано хитро: прислали из штаба армии офицера на место одного комбата. Утречком тот комбат и комбриг Данилин пошли на рекогносцировку. Комбат — Мартэнс, его фамилия — убивает Данилина, возвращается, возглавляет бригаду и ведет как будто выручать окруженный полк. Выводит на открытое место — озеро в лесу у дороги, и объявляет привал. Бригада теряет бдительность, расслабляется, и тут — красная ракета. Кому сигнал, какой — бригада не знает. Зато знают финны: они открывают шквальный огонь по бригаде из леса со всех сторон. Комбат Мартэнс куда–то исчезает, бригада остается без головы. Вот так ее и расстреляли без всякого боя. Хотя у наших солдат были автоматы, ручные пулеметы. Все напрасно! Все полегли. Весной, когда растаял снег и отошла земля, наши ездили хоронить полегших бойцов, больше тысячи человек. Уцелела одна боковая походная застава, единицы попали в плен. Среди них — и он, Колотай.

Вспоминая, полковник не мог сдержать слез, за что получил выговор от более сдержанной Анны Матвеевны.

— Ну что ты плачешь, как баба? — успокаивала его жена. — Разве ты виноват в их гибели?

— И я виноват! Мы все виноваты, что развязали эту глупую войну, — снова стал горячиться полковник.

— А разве войны бывают умными? — парировала жена.

— Войны бывают справедливыми и несправедливыми, дорогая моя. Эта война, отечественная, была справедливая, на нас напали, мы оборонялись… А финская — захватническая, я так считаю. А как ты, Василь?

— Я тоже. Захватчиков всегда нужно бить. Чтобы знали, что чужое — это не свое, каким бы вкусным оно не было, — ответил Колотай.

Жена полковника слушала его как–то особенно внимательно, вроде как улыбалась про себя, а потом сказала:

— Вы так хорошо говорите по–белорусски, что я заслушалась. Но зачем вам этот белорусский язык, если есть русский, и все вокруг говорят по–русски? Зачем вам белорусский?

Тут уже не выдержал полковник и возмутился:

— Что ты говоришь, Анна Матвеевна, — зачем белорусский? А почему Василь должен говорить по–русски, если он белорус? Он говорит на своем родном языке и правильно поступает. А вот ты сколько уже живешь на белорусской земле, среди белорусов, а не можешь выучить десятка слов. Твоя внучка уже хорошо читает по–белорусски, может говорить довольно правильно, а ты…

Полковник не закончил фразу, наверно, хотел сказать что–то крепкое, да только махнул рукой и сменил тему:

— Давай, друг, выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу… кто умирал на финском снегу.

— За их светлую память, — добавил Колотай.

Они подняли свои рюмки и выпили до дна. Анна Матвеевна не оставалась в долгу у мужа, вставила свои пять копеек.

— А за что ты проливал свою кровь, за что наши солдаты умирали, если не за то, чтобы русский язык был интернациональным, чтобы на нем говорили во всем мире? Ответь мне на это, товарищ полковник!

Полковник вытаращил на нее глаза, посмотрел, словно пронзил. Колотай боялся, чтобы он не запустил в нее своей рюмкой.

— Не за это, дорогая моя, не за это! Если мы будем делать так, как ты говоришь, от нас отвернется весь мир. Мы должны нести свободу всем народам, пусть они живут по своим законам и говорят на своих языках. Время навязывания наших порядков прошло. Народы хотят быть хозяевами своей судьбы, ты это понимаешь, дорогая Анна Матвеевна?

— Если мы будем делать так, как ты говоришь, мы скоро останемся с носом. Вот увидишь. Но я думаю, наше кремлевское руководство так не считает, и не допустит того, чтобы все разбежались в разные стороны, куда хочу, туда и ворочу. Нет, такого не будет, вот увидишь.

Полковник сидел не шевелясь, пока она это говорила, а потом обратился к Колотаю, видимо, как к третейскому судье:

— Скажи, друг, ты как белорус можешь принять такие суждения и жить по ним, как по закону?

— Нет, товарищ полковник, и вы, дорогая Анна Матвеевна, по такому распорядку мы, белорусы, да и все остальные — украинцы, литовцы, грузины, казахи — жить не согласны. Мы благодарны русским за помощь, за хорошее отношение, но мы сами можем управлять своим государством, быть хозяевами, а не наемными работниками, которым дают программу, что и как делать. Некоторым кремлевским деятелям это не нравится, но времена меняются, и песни тоже меняются. А что кровь мы проливали вместе — это факт. Только в Германии мы ее проливали за свободу и справедливость, а в Финляндии — за ничто.

Он поймал себя на том, что говорил, как с трибуны, как–то слишком казенно, а не по–человечески, как говорят люди за столом.