Финская баня

Василю Колотаю все это интересно было слушать, он и сам вставлял иногда реплики, особенно когда заговорили про белорусов, мол, их бросают, как дрова в огонь потому, что они ближе к печке. Это очень похоже на правду, но попробуй ты скажи в глаза кому–нибудь из советского начальства! Сразу врагом народа, националистом обзовут и тут же скажут «пройдемте». Особенно если ты на родном языке заговорил. Ах, как он режет слух нашему «старшему» брату! «Чаму вам дзіка Яго мова? Паверце, вашай ён не ўкраў. Сваё ён толькі ўспомніў слова, з якім радзіўся, падрастаў». Янка Купала, наш пророк, сказал эти слова не только для поляков, но и для русских — чтобы знали. Но куда там! В коммунизме все должны будут говорить по–русски, — твердят кремлевские политики–теоретики. Так зачем мне такой коммунизм, если меня там человеком считать не будут, когда я захочу говорить на своем языке? Идите туда без меня, я может и без него проживу, только не тяните меня на веревке, не гоните, как быдло, палкой или кнутом. Дайте людям право на выбор: вот это, это и это — выбирай, что тебе любо. Нет, не дают, не дадут, только то бери, что они тебе скажут, только туда иди, куда они тебя направят… Вот у вас, финны, флаг какой–то не такой, как положено: белое поле и синий крест на нем. Что это за несуразность? Мы вам наш вручим, красный, огненный, цвета крови и революции, вот это флаг! Мы его пронесем по всей Европе, а потом и по всему миру, вот увидите!

Споры спорами, но время идет — и кушать хочется, и мысли беспокойные лезут в голову: а что там дальше? Куда их отправят, куда погонят? Дадут право выбора? Чего захотел! Ты здесь бесправный, ты здесь пленный, и твое желание никого не интересует, оставь его при себе…

Но вот начинается что–то новое: их вызывают по списку по несколько человек — и те исчезают, больше не возвращаются. Все волнуются: берут и в какую–то пропасть бросают, что ли? Хоть бы сказали, чтобы подготовиться морально… Наконец вахмистр сказал, коверкая русские слова, что их забирают хозяева финны как рабочую силу. Через два дня их осталось меньше половины. И вот подходит очередь Колотая. Вызывают его и еще двух бойцов… бывших бойцов, приводят в какую–то канцелярию. Там уже несколько мужчин, одетых по–зимнему, уже немолодых, где–то около пятидесяти, по виду крестьян — в тулупах, сидят и ждут. Или кого–то ждут? Видимо их, пленных. Вот дожились: их рассматривают, изучают, но молча, только сами переговариваются с конвоем, ведут себя спокойно, даже деловито: ну как на ярмарке, когда выбирают коня или корову, только что в зубы не смотрят — парни молодые, по двадцать с хвостиком, самая сила. Может и платить за них будут, кто их знает?

Через пару минут осмотра грузноватый финн в рыжем коротком тулупе и валенках, подшитых черным хромом, подошел к Колотаю, посмотрел в глаза, молча подал руку. Колотай протянул свою, крепко пожал, будто хотел показать свою силу, а зачем — и сам не знал. Неужели чтобы понравиться новому хозяину? И почему этот финн выбрал именно его? Может, потому что он ростом выше своих двух товарищей, которые были здесь вместе с ним?

— Лыжи хорошо владеешь? — спросил финн по–русски с акцентом.

— Лыжами владею хорошо, — поправил он финна и ждал нового вопроса.

— А как твоя фамилия? Моя — Хапайнен. Якоб Хапайнен.

— А моя — Василь Колотай, — ответил с готовностью.

— Хорошо, Колотай Васил, я тебя забираю, — сказал Хапайнен и повернулся к вахмистру, сидевшему за столом с толстой книгой, и о чем–то спросил его по–фински, тот ответил коротко. О чем–то они вроде как договаривались. Вахмистр открыл толстый гроссбух — бухгалтерскую книгу — где–то в середине, что–то записал, переспросил еще раз фамилию и имя Колотая, потом дал расписаться самому Хапайнену, новому хозяину Колотая.

Присутствующие молча смотрели на этот новый вид торговли. Хотя какой он новый? Новое — это давно забытое старое. Идет война, и люди расплачиваются за это: кто жизнью, а кто неволей, рабским трудом. Вот так, как они сейчас начинают.

— Пошли, — сказал Хапайнен своему новому батраку.

Колотай пожал руки своим товарищам, пожелал счастья, и у него как–то заныло в груди: они еще свободные… пленные, а он уже стал батраком. Их будто разделяла уже невидимая, но крепкая стена. Но через несколько минут и они станут батраками, что тут гадать? Может даже так будет и лучше: уже как бы что–то решается, уже какая–то почва под ногами. А там будет видно…