– И что он от этого лучше станет? Нет, радость моя, не в справедливости дело, а в ненужной злобе, зло человека съедает.
– Да, батюшка, ведь и зла не будет, если справедливость…
– Ох, ладно, ладно, сын мой, иди пока, иди да подумай хорошенько, да не злись, не злись. С Богом.
…И что за люди пошли – бестолковые, – бормотал батюшка, сворачивая к крайнему подъезду, – жадные и злые, упертые; так бы и настучал по пустой голове. Ох, прости, Господи, прости Господи, прости Господи…
Нет, это не в нашем дворе случилось. И даже не на нашей улице. Но не так уж и далеко от нашего района. Бабушку я видел, помню её, а мальчишку, может, и видел, но не обратил, конечно, внимания. Мальчик и мальчик – таких много. И вот я теперь думаю, а как бы всё это описал Достоевский. Какие бы он мысли старухе в голову вложил? Там-то у него всё ясно, в «Преступлении и наказании» то есть. Старуха – скряга, процентщица, симпатий не вызывает, да ведь и Раскольников – хорош гусь: тварь ли дрожащая или право имею. Мда…
Тут тоже топор фигурирует. Вернее, не тоже. Общего – только топор и старуха. Всё остальное… непонятно. В общем, бабка стукнула в подъезде соседского мальчишку лет десяти топором по голове, затащила к себе в квартиру, в ванной разрубила на куски и потом в пакетах перетаскала на речку и побросала в разных местах в воду.
Что интересно: психиатры в один голос заключили, что старуха абсолютно нормальна. Ну, я думаю, как нормальна – в юридическом смысле нормальна, то есть, вменяема, как говорится, отдавала себе отчет. Другое дело, что человек, который может топором ребёнка, естественно, не нормальный человек.
В общем, мальчишку искали, надеялись, что заблудился в лесу или ещё что. Долго искали, а потом всплыл первый пакет. И всё стало ясно. То есть про мальчишку. А про старуху нет, она же вместе со всеми ахала-охала, переживала, родителям сочувствовала.
Вот я и думаю, что бы ей в голову вложил Достоевский, какое объяснение дал? Я вот никакого дать не могу. Если она психически здоровая, то трудно что-то придумать.
Я ещё хоть как-то понял, если бы он её донимал, дразнил там или ещё что. Но нет, он, говорят, тихий был, вежливый.
Старухе под семьдесят было, дети, внуки, всё как у всех. И у мальчика семья обычная, братик, кажется, остался. Уехали они из города, где сейчас – не знаю. Старуха в колонии. Дети от неё отказались, тоже из города уехали. Квартиру старухину долго продать не могли. Но всё же продали.
В общем-то, шуму много было вокруг этого дела, но потом всё постепенно приутихло, стало забываться, да уж почти забылось. Столько времени прошло. Сейчас мальчишка уже с девчонкой гулял бы, пожалуй. А от него только фотографии остались да боль родительская.
Но дело даже не в этом. Понять не могу, как это вообще возможно. И разве тюрьма – настоящее наказание за это? Впрочем, и даже это не так остро. Вот что бабка эта сейчас думает? Что у неё в голове, на душе что? Снится он ей?
Не знаю, как бы всё это объяснил Достоевский. А я вот что думаю. Тут два объяснения может быть. Первое. Есть два вида людей, ну, или подвида. Нет, пожалуй, всё же – вида. Один – изначально, генетически способный на убийство. В принципе, вне зависимости от воспитания, условий жизни и темперамента. Другой – не способный на убийство ни при каких обстоятельствах, разве что ради спасения своей жизни. Зачем природе понадобилось создавать два вида – это другой вопрос, может быть, процесс эволюции этого требует.