Финский дом

В кадре угол казармы: двухъярусная железная кровать, завешенная темным байковым одеялом, шаткий поцарапанный стол, на столе тусклая лампа без плафона и трехлитровая банка с настоявшимся чаем. На стене фотографии из «Плейбоя» – обнаженные девицы. За столом сидит журналист и, время от времени ненадолго задумываясь, что-то пишет в блокноте. Вот он снова остановился, задумался, камера наезжает на его глаза, и становится ясно, что он сейчас не здесь, что он видит совсем не беспечных девушек из журнала, а нечто совсем другое. Слышен гул двигателя БТРа, звук шагов по мелкой щебенке, громкий голос: «Приехали! Сергеев и Васькин выдвигаются к перекрестку, вы двое за дом…» Словно с высоты птичьего полета, мы видим город, потом его часть, улицу, квартал, дом…

Дом был разбит, искорежен, раскурочен. Выше пятого этажа от него остался лишь скелет, и через окна просвечивало небо. И все же в нем теплилась жизнь. На втором этаже, на балконе – цветы в горшочках, цветастый ковер на перилах, на высоком столике самовар. У самовара русский седенький старичок – сидит, пьет из блюдечка чай и смотрит вниз. Разглядывая эту невероятную картину, я едва не грохнулся на груду кирпичей и торчащую из нее арматуру.

– Аккуратней, корреспондент! – придержал меня за рукав майор в набитой автоматными магазинами и гранатами «разгрузке». – Так недолго и шею свернуть.

– Здэся, здэся! – махнула нам от подъезда полная чеченка в темных одеждах и черном платке. – Здэся она.

Бабушка лежала на покосившемся козырьке над подъездом, и сразу было понятно, что упала она с пятого этажа, из окна с белыми тюлевыми шторами, которые, свисая из оконного проема, слегка колыхались под ветром.

Милиционер-чеченец выбрался из окна подъезда на козырек и склонился над мертвой старушкой, а мы с майором и его бойцами начали осторожно подниматься на пятый этаж. Жилой на площадке оказалась лишь одна квартира. Двери остальных трех были выломаны, а изнутри доносился нежилой запах плесени и тления.

В квартире, если не смотреть в окно, где торчали остовы домов на противоположной стороне улицы, не было ничего примечательного. Диван, круглый стол, сервант, какие-то фарфоровые безделушки и вязаные салфетки. Чисто, аккуратно и бедно. Ничем не отличалось от жилища какой-нибудь одинокой пенсионерки, скажем, в Арзамасе. Догнавший нас милиционер, бегло оглядев квартиру, сказал, вопросительно глядя на майора:

– Следов взлома и борьбы нету.

Потом подошел к столу. На столе лежал листок бумаги, исписанный мелким корявым почерком. Сначала листок прочитал майор, потом чеченский милиционер. Потом майор протянул листок мне:

– На, читай, корреспондент.

Я едва разобрал почерк:

«Главному Иммаму и Прокурору Чеченской социалистической республики, и копия президенту нашей России В. В. Путину

ЗАЯВЛЕНИЕ.

Уважаемый товарищ Иммам!