Фёдор Александрович Васильев

Учеба в Академии не принесла Васильеву радости, так как он под влиянием Крамского и других художников демократического направления относился к ней резко враждебно. Антипатия Васильева к Академии художеств была несколько преувеличенной. Многие художники, а в их числе Крамской и Репин, смогли с успехом ее закончить, ни в чем не поступившись ни своей творческой оригинальностью, ни своими реалистическими и демократическими убеждениями. Но как бы там ни было, а учиться в Академии Васильеву долго не пришлось. В феврале он поступил туда, в марте получил официальное освобождение от рекрутской повинности, а уже в мае вынужден был оставить занятия в Академии и уехать из Петербурга.

Причиной тому была запущенная простуда, при слабых от природы легких и тяжелое нервное напряжение. Здоровье резко ухудшилось. «Простуда приняла упорный хронический характер, и в апреле появились зловещие признаки» туберкулеза. Уехал он в Харьковскую губернию, рассчитывая вернуться к осени. Но стало еще хуже, пришлось уехать в Крым.

За лето Васильев сделал много десятков рисунков, много этюдов и несколько картин; в этих работах художник отразил свои последние впечатления русской природы, которой больше ему не довелось увидеть. Эти материалы стали основой многих произведений, над которыми он впоследствии работал в Крыму.

В рисунках и этюдах Васильева 1871 года особенно часто встречаются изображения степной равнины и низменных заболоченных мест. Особенно сильно продвинулся художник в это лето в передаче влажного воздуха вблизи воды и в передаче листвы деревьев. Живописное изображение листвы в предшествующие годы было, пожалуй, самым слабым местом Васильева. Частенько рисунок кроны и ветвей бывал упрощенным, а цвет довольно условным. Теперь и листву Васильев научился писать так же широко и богато в смысле оттенков, как он писал небо и дали.

В Крыму Васильев поселился в Ялте. Здесь прошли последних два года его жизни.

В Ялте Васильев мучительно переживал свое одиночество: живой и общительный юноша чувствовал себя чужим в модном курортном городке. Тоска молодого художника усиливалась еще и тем, что он покинул Петербург в разгар подготовки первой передвижной художественной выставки, в которой страстно хотел участвовать. «Много радости, но много и горя принесла мне эта выставка, - писал Васильев Крамскому вскоре после ее открытия. - Радости потому, что осуществилось то, в чем и я чуть-чуть был замешан, и горести оттого, что я сам не могу гнаться вместе с вами».

Большой моральной поддержкой для больного Васильева был приезд к нему И. Н. Крамского. Васильев заметно оживился и с новым увлечением стал работать. Крамской пробыл у Васильева около месяца, после чего они уже не встречались. Однако дружба их не заглохла; непосредственное общение заменила им переписка. Дружба двух больших художников, безгранично ценивших друг друга, была глубокой и прочной, несмотря на большую разницу в годах: Крамскому было близко к сорока, а Васильеву - едва за двадцать.

Дружба Крамского и Васильева принимала такие трогательные формы, что И. Н. Крамской, человек сдержанный, признавался Васильеву: «Жизнь моя не была бы такая богатая, гордость моя не была бы так основательна, если бы я не встретился с Вами в жизни» […] Вы - точно часть меня самого, и часть очень дорогая, Ваше развитие - мое развитие. Ваша жизнь - отзывается в моей…» Главным достоинством этой удивительной дружбы была прямота и честность.

Васильев не сразу понял существо новой и чужой для него крымской природы, которая долгое время казалась ему слишком пышной, слишком яркой и приторно красивой. Недостаточное знание крымской природы и некоторое предубеждение к ней в первое время приводило художника к созданию поверхностных картин, в которых иногда даже звучали фальшивые ноты.

Явной неудачей, например, оказалась картина «Вид в Эриклике». Неудача усугублялась еще тем, что заказана она была одним из членов императорской фамилии, побывавшим в мастерской Васильева, и отказать было невозможно.

Васильев был вынужден в короткий срок написать картину больших размеров, изображавшую аляповатый и скучный царский дворец в Ливадии, который расположен был на голом неинтересном для живописи месте. От художника требовалось изобразить указанное ему место с фотографической точностью, в «приятном» для особ императорской фамилии виде.

Картина «Вид в Эриклике» получилась сухой и мертвой. Васильев был удручен ею, называя свою картину «прегнусной», а сюжет ее «отвратительно казенным». Горько иронизируя, художник говорил, что в ней недостает только будочника с полосатой будкой. Он, правда, несколько сгущал краски, рисуя свою работу целиком неудачной.

В картине, несмотря на известную стилизацию, есть привлекательные стороны в общей строгости и ритмической уравновешенности. Но в сравнении с лучшими произведениями Васильева предшествующих лет картина «Вид в Эриклике» действительно была слабой.

В довершение неприятностей с этой злополучной картиной Васильев получил за нее в несколько раз меньше, чем оценивал сам.