Фёдор Александрович Васильев

Зеркальная поверхность глухого, зарастающего трясиной пруда мерцает холодным светом. В тихой воде задумчиво стоят цапли. Около топкого берега полузатонувшая лодка, покрытая серебристой плесенью. У дальнего берега, среди исполинских деревьев, стоит ветхая, давно покинутая водяная мельница. Ее замшелые стены окутаны сизо-зеленой пеленой болотного тумана. Из тумана призрачно выступает лес, над которым небо переливается тонкими переходами жемчужно-серых тонов.

Всем своим строем эта картина близка к романтической задумчивой сказке, проникнутой скорбными нотами личного трагизма, сложно вплетающимися в общую мелодию.

Сравнивая подготовительные наброски и рисунки с картиной, лишний раз убеждаешься в том, каким выдающимся мастером композиции был Васильев. Он умел каждую деталь подчинить целому, в стройном и логичном решении сохранить богатство и свежесть живого чувства.

Важным компонентом композиции картины является ее колорит. Художник понял окончательно, что тонкая и богатая живопись не только не вредит идее, а, напротив, служит незаменимым средством ее выражения.

В картине есть места поразительные по красоте и изысканности цветовых отношений. Неподражаемо, например, выдержано отношение пепельно-серебристых с теплыми бликами цапель к приглушенной изумрудной зелени и к воде около них. Великолепно написана вода, местами светлая и прозрачная, местами темная и зеркальная, в которой четко отражаются деревья. Здесь и серебристые, и зеленоватые, и бурые, и жемчужные, и почти черные тона и оттенки. Хорошо взято отношение богатого утонченными цветовыми переходами неба к зелени леса.

Одним из самых ярких достоинств пейзажа «Заброшенная мельница» была его исключительная эмоциональность. Его можно считать классическим примером пейзажа настроения в русской живописи.

Много общего с картиной «Заброшенная мельница» имеет картина Васильева «Осень на болоте» из собрания Государственного Русского музея.

Воздействие картины «Осень на болоте» подобно тем впечатлениям, какие вызывает нежная, мелодичная и вместе с тем взволнованная, стремительная музыка. Настроение картины определяется состоянием осени, но осени такой, когда вся природа еще в силе, когда в ней еще только-только намечается усталость и она начинает засыпать. В такое время природа особенно нарядна и красочна.

Колорит пейзажа с первого взгляда овладевает эмоциями зрителя. Чистые, бодрые, звучные цвета производят ликующее и вместе с тем гармоническое впечатление.

На свинцово-синем небе горят ярко-желтые" кроны деревьев. Нежно-розовая полоса неба у горизонта мягко контрастирует с полосой дальнего леса. Полупрозрачная березовая роща с легкими изогнутыми стволами переливается бесчисленными переходами едва уловимых оттенков, и это создает впечатление, будто деревья тихо колышется. Зеленовато-голубое озерцо четко, хотя и мягко выделяется в розовато-охристых берегах, усеянных опавшими листьями. В воде не колышатся цветные отражения неба и деревьев.

Художественный образ «Осени на болоте» перекликается с образом «Мокрого луга» силой, мощью, напряженной, как бы бурлящей энергией.

С картиной «Заброшенная мельница» «Осень на болоте» сближает своеобразное чувство тишины, поэтичности, лирики, сходные нотки грусти и печали, в которых как бы звучит прощание с Родиной.

В старой искусствоведческой литературе можно встретить утверждения о том, что Васильев является одним из родоначальников русского импрессионизма. Доказывалось это ссылками на картину «Осень на болоте».

Это неверно. Все дело в незавершенности картины, особенно переднего плана, где действительно можно обнаружить отдельно лежащие крупные мазки, не моделированные по цвету. И несмотря на то, что ни одна часть в картине не приведена к окончательному звучанию, а передний план едва начат, предметы и среда переданы в ней вполне материально. Цвет в произведениях Васильева (особенно последних лет) всегда обобщен и приведен в соответствие с образным замыслом.

Лучшие произведения последнего периода творчества Васильева, подобные «Осени на болоте», по своей эмоциональности и художественности поднимаются над уровнем прогрессивного русского искусства начала 70-х годов. Ряд этих произведений предвосхищает даже достижения русской пейзажной живописи, которые мы связываем с именами Куинджи и Левитана. Никто из русских пейзажистов не проявил такого исключительного и разностороннего интереса к человеческим переживаниям, как Васильев и Левитан, которые главное в пейзажной живописи видели именно в выражении человеческих чувств к природе.

Левитан высоко ценил Васильева, внимательно изучал его творчество и стремился привить любовь к Васильеву своим ученикам. Один из учеников Левитана Липкин пишет в своих воспоминаниях, что Левитан, говоря о своих учителях, рядом с именем Саврасова ставил имя Васильева.