Фиолетовые миры. Новогодний сборник

– Таких заказывают на корпоративы и утренники, как аниматоров. Эта опция никуда не денется, Тайкл, ты же знаешь.

Меррик кивнул и посуровел.

Когда лучи, брызжущие из горизонта превратились из глубоко красных в нежные розовые и оранжевые, Меррик попрощался с мальчиками, вылез через окно, по крыше, а потом по выступам в задней стене дома, опираясь на близко расположенный забор. Он только мельком глянул на камин в окне первого этажа, на мешок, набитый подарками, но затем развернулся и зашагал по чужому газону, покрытому инеем и легким слоем снежинок. Снежинки и правда летели колкими иголочками прямо ему в лицо вместе с довольно теплым для зимы ветром. Небо светлело и прогоняло облака с юго-востока на северо-запад. Меррик шагал по тратуару, и с каждым шагом его походка обретала большую уверенность. Он шел по улице между красивых коттеджей, наступало утро первого января.

Ему все казалось, что из окон ровно стоящих коттеджей выглядывают дети, что кто-то из них, может быть даже выбежал на крыльцо. Дети могли бы охать и перекрикиваться с друзьями-соседями “Это же дед Мороз!”, “Да, это он, он!”, “А где его мешок?”, “Дед, а где наши подарки?”. Дети, вполне вероятно, уже идут за ним гуськом. Меррик резко обернулся, но никого не увидел. Никто не хватился волшебного старика. Вообще, улица была пуста, и по округе раздавались только его шаги, хруст свежевыпавшего снега.

Меррик растерянно подошел ближе к окну одного из домов, куда он так и не успел зайти, чтобы оставить свой след. Там, в окне, красные шторы открыли картину утреннего завтрака, как занавес открывает сцену в театре: семья собралась у елки, и достает оттуда коробки с подарками, один за другим. Родители восклицают; дети щебечут, словно воробушки; все обнимаются. Окно отделяющее Меррика от счастливой семьи, и от подарков, показалось ему слишком безжалостным и жестоким, словно его, тридцатилетнего старика, выставили за дверь, как нашкодившего пса. И на душе у Меррика пробежала тень грусти, как облако над холмами в предштормовую погоду. Тень оставила после себя какую-то пропасть, пустоту. Меррик прищурился и взглянул на солнце. “Так вот ты какая, свобода”. В его душе произошли стремительные изменения, как если бы с небес хлынул снегопад, точно ливень, и наполнил опустевшую чашу. Пустота осторожно стала заполняться новыми ожиданиями, надеждами и мечтами.

Он побрел дальше по улице, мимо любого из этих домов. Куда-то на юг, а, может, на восток. Он обязательно решит. Жители впереди стоящих коттеджей заметили бы, что Меррик улыбается, и смотрит вдаль, и блики в его глазах танцуют как снежинки, но многие из них были заняты распаковыванием подарков под елкой.

Новогодняя притча о звездочке

Однажды маленькая звездочка Ласка упала с неба, чтобы посмотреть, кто из людей самый счастливый и кто из людей самый несчастный, и подарить им подарок, достойный неба.

Всюду расстилался снег, блестел как лунная дорожка, покрывал города и села. Стремительно сумерки наступали. Вот и огоньки в окошках начали загораться, и люди широко открывали рты от заразной зевоты.

Звездочка укуталась в серебристое теплое платье посеред поля, вынула ножки из сугробов, как ложки из застывшего глазированного йогурта. Платье степенно непрекращающейся каемкой украсилось тоненькой мишурой. На ногах – сваленные белесые чулки. Руки – в мягчайшей муфте.

Ласка топала в маленький городок Урфиль. Знала она – найдет что ищет.

– Счастлив ли ты? – спросила она охранника на посту первым делом.

– О нет, звездочка, драгоценная. Я глубоко несчастный человек.

И она шла дальше. Не верила она ему, потому что в несчастье человек нашел силы работать.

– Счастлив ли ты? – спросила она краснощекого купца на ярмарке Семи Миллионов Богов.

– О да, детка Ласка, я крайне счастливый человек. У меня и семья, и воцерковление на славу, и мешки деньгов. Все что хочешь – есть. Помирай хоть щаз.

Но шла звездочка дальше, мерцая в сгущающейся сумрачной тьме.

Неспеша, одна за другой, по спирали, по улицам спускались вагоны снежинок. В лицо дул порывистый теплый ветер. Глаза слезились, и слезки замерзали в круглые кристаллики. Падали под ноги с беззвучным звоном о накатанную дорогу.

– Скажи мне, о верующий в Бога, счастлив ли ты?

Сложив ногу на ногу, в углу храма сидел скукоженный хромой человек.

– Не имею я права быть несчастным, когда сын божий за грехи наши мучился, – поведал хромоног, – ну, а на счастье я и не надеюсь при жизни.

Служитель схватил рядом стоящую метлу и начал подметать ею обшарпанный пол впопыхах.

– Ну а ты, ты счастлив? – спросила Ласка у бритого монаха возле круглой статуи на улице.

– Разве не видно по мне, девочка, я есть счастье, я есть несчастье…

Он еще много чего говорил, но Ласка перестала его слушать на полуслове и двинулась дальше. Не поверила она монаху и его беззубому рту, не поверила его бедной жизни, в которой он ежедневно отбивал поклоны безжизненному камню.