Фиолетовый гном

Толстые клееные папки действительно долго не хотели гореть, чернели, коробились и обугливались по краям. Потом все-таки вспыхнули, ярко разлетаясь на чернеющие листки.

– Соседей пожжешь, дачник!

– Да пес с ними, мое что ли… Все, Серега! – вещал Жека. – Теперь уже точно все! Гори оно! И не голубым, как педрило, огнем, а боевым ярко-красным пламенем! Очищающий огонь, как говорили древние. Древние знали, жопой чувствовали, что не с белого листа надо начинать жизнь заново, а с черного, обугленного пепелища. Теперь все здесь. Рассказы, эссе, два незаконченных романа и детско-юношеские стихи. Пусть горят. Ничего не надо. Ничего и никому не надо… А мне оно надо?! – он грозно смотрел на Серегу лихими, абсолютно пьяными глазами.

Серега неопределенно пожимал плечами.

– Правильно, не надо, Серега! И тебе не надо! Жизнь такова, какова она есть и более не какова. Хватит пыжиться! Хватит играть в стойких оловянных солдатиков. Мириться надо с окружающим миром, какой он есть. Прощения просить за предыдущие глупости. Двумя гениями меньше – для окружающей действительности существенное облегчение, скажу тебе по секрету!

Вот так бывает, ехал на шашлыки, а напоролся на Женькину запойную рефлексию. Сумасшествие заразительно? Похоже, да. Сначала в глубине души еще шевелилось подобие разочарования от несостоявшегося издателя, потом Серега окончательно заразился. Гори все огнем, в сущности, зажигательная позиция…

Серега выпил и сказал, что гением себя не считает. Жека выпил и ответил, что он себя теперь тоже не считает этим самым, на букву «г», откукарекался, хватит. Серега добавил, что он себя и не считал никогда, так, померещились всякие глупости, но быстро прошли. Жека добавил, что ему еще глупее мерещились глупости, кромешный кошмар, лестница в небо без ступенек и поручней…

Пусть огонь рассудит, торжественно решили оба.

Потом, когда Жекины рукописи прогорели до пепла, Серега тоже жег свою папку со сказками. В подтверждение своей бездарности, из солидарности с Жекой и в качестве примирения с миром.

Серега неторопливо подбрасывал в огонь листок за листком и с интересом, с холодным спокойствием патологоанатома наблюдал, как обречено приплясывает в ярком огне смешной и нелепый Фиолетовый гном.

Рукописи не горят? Как бы не так. Все горит. Перегорает – это наверняка…

Честное слово, было не жалко. Скорее, грустно. Или, еще точнее, чуть-чуть печально, как при расставании с когда-то любимыми детскими игрушками, которые уже много лет пылились на антресолях. Несешь их на помойку в закрытой коробке и боишься открыть, чтобы не увидеть и не передумать… Да, в закрытой коробке, как в закрытом гробу…

Пришлось запивать печаль пивом и заедать остатками шашлыка. Алкоголь привычно обволакивал и успокаивал. Все-таки своя тихая прелесть есть даже в откровенном алкоголизме! С этим тоже оба не спорили.

Нет, прав Жека, на сто процентов прав, хватит глупостями заниматься, размышлял Серега, глядя на багровеющие в темноте угли. Каждому человеку дается шанс в жизни, может, не такой, который виделся ему в прыщавых юношеских мечтах, совсем другой. Но дается. Не так много их, этих шансов, жизнь шансами не разбрасывается, как подвыпивший Дед Мороз. Но случаются они. И тогда нужно брать судьбу за ту часть тела, которая подвернулась, желательно за интимную. Хватать, держать и не отпускать!

Такие были оба умные и практичные, вспоминал потом Серега, никаких сил нет…

– Ты знаешь, Серый брат…

– Что?

– Я влюбился! – объявил Жека, когда они неторопливо пили кофе на тенистой веранде.

С утра они уже искупались, нашли, что вода теплее, чем вчера, наверное, на градус или даже на полтора, нагревается, значит, море.

Торопиться теперь было некуда. Впрочем, торопиться и без того некуда, одна из главных прелестей местной жизни – здесь никто никуда не торопится.

Москва все-таки сошла с ума со своими гиперурбанистическим ритмами, снисходительно подумал Серега, он давно это подозревал. Если в самой столице подобный тезис еще можно оспорить, уповая на здравомыслящее «все вокруг так живут», то здесь, на берегу неторопливого моря, в этом окончательно убеждаешься. Сбрендил город Москва от собственного перенаселения и теперь носится кругами Садовых-третьих-четвертых колец вдогонку за неврозами и паранойями…

И что из этого следует? Да в сущности ничего… Пусть носится, мотая коряво-асфальтированные круги. Столицы любых государств призваны, в том числе, выполнять и санитарно-гигиенические функции, не раз приходило Сереге в голову. А именно – принимать в себя самую активную, беспокойную часть населения и перемалывать их в труху, чтоб не мутили народ в провинции…

– В кого это ты влюбился? – спросил Серега.

Жека подумал.

– В кого-нибудь, – заявил он.

– Ага, понял… Господин писатель захотел бабу, – догадался Серега.

– Фу, как грубо! Но справедливо, – подтвердил Жека. – Да, захотел. Вполне нормальное, человеческое желание. Особенно с учетом моря, солнца и возбуждающей южной пищи.

– Из супермаркета, – уточнил Серега.

– Из возбуждающего, южного супермаркета!