Фиолетовый снег

– Нет, Иннокентий Кириллович! – Качнула я головой. – Это – подарок. Подарок Ваниному отцу. Понимаете, я играла с ним вместе. Он – настоящий виртуоз!

Кирилыч еще раз смерил Ваню взглядом. Тот хлопал ресницами, улыбался и молчал.

– А ты на чем играешь? – Вдруг спросил он моего ученика.

– На гитаре, пианино – но не мастерски. На флейте – с пяти лет.

Старый музыкант отвернулся, порылся под стеллажами, и достал флейту в коробочке. Открыл и протянул Ивану:

– Сыграй!

Ваня аккуратно взял инструмент и приложил к губам. Маленький захламленный магазин наполнился чарующей мелодией из Орфея и Эвридики Глюка. Иван не просто выводил ноты, а импровизировал, наполняя известную музыку новым звучанием. Старый музыкант прикрыл глаза и слегка покачивал рукой.

– Джаз по Вам плачет, юноша. – Объявил он, когда Ваня закончил.

– Я немного играл в джазовом коллективе. – Скромно поделился Иван маленькой тайной.

– Так что там про саксофон? – Вернула я их на землю.

– Экая ты прыткая. Все бегом, бегом. Вы, молодой человек, не стесняйтесь, заходите в любое время. – Пригласил Ваню впечатленный Иннокентий Кириллович.

– Обязательно. – Согласился парень.

– Подождите. Я сейчас. – И бессменный продавец и хозяин магазинчика пошел куда-то внутрь. Мы присели на подоконник.

– Хорошая флейта. – Погладил Ваня инструмент и снова прижал к губам.

Я сидела и слушала необычную и очень мягкую обработку мелодий The Beatles. Мои четкие мысли смазались и превратились в поток сознания, который неотвратимо уносило в океан образов и чувств. Из мира грез нас вырвал Иннокентий Кириллович. Шаркая ногами и протискиваясь сквозь стеллажи, на которых что и где лежит, знал только он сам, старый музыкант нес сильно потертый футляр. Ваня опустил флейту и посмотрел на мастера. Наконец застежки щелкнули, и мы увидели Его: старый, но все еще сияющий саксофон. Сбоку стоял логотип одной очень известной фирмы. Ванька не выдержал и потянулся к нему пальцами.

– Можно? – Хрипло спросил он.

– Нужно. – Ответил Иннокентий Кириллович.

Парень осторожно вытянул его из футляра, кашлянул, поднес к губам и заиграл.

Никогда до этого дня я не слышала Ваниной музыки. Но, положа руку на сердце, могу сказать: все, что он здесь творил, было просто… бесподобно. Ведь это – блюз. Настоящий американский блюз. Властелин музыкальных сокровищ молча вытирал слезы, текущие по морщинистым щекам…

Пока я доставала деньги, Ваня убрал инструмент и крепко обнял футляр. Похоже, разлучить их было невозможно. Посмотрев на прижмурившегося парня, Иннокентий Кириллович вдруг сказал:

– Я – одинокий и больной старик. Все, что держит меня за землю – мой магазин и мои инструменты. Но эти ценности, к сожалению, туда, – он показал пальцем в небо, – не возьмешь. А музыка – она прекрасна здесь. Но там, думаю, прекрасней стократ. Мальчик! Я хочу подарить тебе эту флейту. Ты ее достоин. А она – достойна тебя.

– Но это очень дорогой подарок! – Покраснел Иван, глядя на меня.

– Это ты, мой мальчик, сделал мне бесценный подарок. Заходи иногда к старику. А флейта – она твоя!

***

Из магазина Ваня вышел довольный, с красными щеками и в обнимку с двумя потрясающими музыкальными инструментами.

– Спасибо Вам! – Было первое, что он сказал, устраиваясь на сидении рядом. Я завела двигатель.

– Не мне, Ваня. Это тебе спасибо. Ты приносишь людям столько радости!

– А Вам? – Снова непонятно чего хотел он выпытать из меня.

– Где ты живешь?

– Новый микрорайон у госпиталя. Я покажу, как подъедем. Вы не ответили.

– Вань. Ты – взрослый человек. Умный человек. А задаешь вопросы, на которые практически невозможно ответить, не затронув чужих интересов.

– Глупости. – Сурово отрезал он. – Вы не правы.

– Чем мы дольше живем в этом мире, тем больше условностей нас связывают. И через некоторые из них мы перешагнуть не в состоянии.

– Вот Вы, взрослая женщина… – Завелся он. – Через чего Вы боитесь перешагнуть? Через фальшивую любезность? Может, через свои страхи? Вы знаете, что можно внезапно потерять человека, которого очень любишь, и не успеть ему об этом сказать? А он всю оставшуюся жизнь будет мучиться, считая себя виноватым, что в силу тех же страхов оттолкнул Вас! Вы так боитесь быть искренней! А вдруг кто-то что-то скажет? Общество не прощает свободным их волю…– Ванька шмыгнул носом и отвернулся. Мы ехали и молчали.

– Там, за домом поворот направо.

Я повернула и через пятьдесят метров остановилась около их подъезда. Джипа на стоянке, слава Богу, не было.

– Вань, ты иди, спрячь подарок. Я подожду тебя и снова отвезу в центр.

Ванька посмотрел мне в глаза, и на его лице засияла улыбка:

– И все-таки Вы меня любите, Светлана Васильевна!

– Иди, балбес малолетний! – Вздохнула я. Ванька хлопнул дверью.

***