Фиорд Одьба

— Жу-у-улик, Жу-у-улик, — сказал Геннадий. — Ах ты, собакин сын... — И забрал себе в горсть Жуликову мохнатую грудку.

Владик был не прочь еще полежать и почитать книгу «Тарантул», но почему-то лежать было неудобно, когда на крыльце сидел Геннадий и не мог снять сапог от усталости. Владик вышел на крыльцо.

— Уже кончили работу? — спросил Владик. — Что так рано?

Геннадий ничего не ответил.

Появилась мать. Она принесла из магазина хлеб и консервы. Разложила костер между двумя кирпичами поодаль от дома. Хрупала о колено сосновые палки так, словно была на них сердита.

— Провалялся весь день! — сказала она Владику. — Возьми на столе в теодолитном ящике землянику. Я набрала немного. Поешь с молоком, пока обед варится...

Геннадий, наконец, осилил второй сапог и ушел к себе на раскладушку.

Приехал отец, с ним вместе рабочие. Одного отец называл Николаем. Рот у Николая был загнутый с краев, как лодка. Рот все время двигался, и Владику казалось, что лодку трясет и качает скрытыми волнами. Николай поддакивал отцу и назвал его «начальник»: «Это нам известно, начальник... Мы, начальник, сроду в лесу живем...»

Другого рабочего звали Толька. Он был совсем молодой; под рваным комбинезоном у него виднелось коричневое от загара тело. Толька хмурился для вида, а сам все поглядывал на Владика, на мать, на топографические инструменты в углу. Все это было ему любопытно.

Владик смотрел на этих людей, слушал отцовский внушительный голос и думал о том, что ничуть они не были похожи на строителей Братской ГЭС. Владику стало скучно.

...Но тут к самому крыльцу подкатил мотоцикл «М-72» с коляской. За рулем сидел мальчишка в серой школьной фуражке, ровесник Владика, а в коляске и на заднем сиденье — целый выводок совсем маленьких мальчишек в школьных фуражках, очень похожих на мотоциклиста и друг на дружку.

Младшие остались сидеть, а старший поднялся на крыльцо независимо и несколько тяжеловато, как подобает человеку, владеющему мотоциклом с двумя цилиндрами.

Он сказал начальнику партии Стариченко:

— Вы говорили, будете по тридцати рублей платить, а папа мне говорит, чтобы за тридцать не работать, а только за тридцать пять, потому что тогда я лучше пойду в химлесхоз смолу с сосен собирать.

Все это мальчишка выговорил разом, высоко держа голову, глядя прямо в глаза начальнику и чуть-чуть притопывая на месте кирзовыми сапогами.

— Что?! — сказал отец Владика. — Тебе ведь в базарный день цена пятачок. Не рано ты, братец, за длинным рублем погнался?

Во время этого разговора Владик все смотрел на мальчишкины руки, черные, перемазанные машинным маслом руки рабочего человека, мотоциклиста... Ему было завидно. Так же он завидовал Ромке, когда тот после десятого класса поступил на завод «Вулкан» учеником токаря, и грязь у него на руках не поддавалась ни мылу, ни пемзе.

— Владик, вот Сашка тебе будет приятелем, — сказала мать. — Он тебя научит на мотоцикле ездить.

Сашка посмотрел на Владика без интереса и отвернулся. Владик покраснел и пошел к Геннадию на раскладушку. Тот лежал на спине неподвижно, о чем-то думал.

— Ну что, парень, — сказал он. — Плохи твои дела?

— Почему плохи?

— А что хорошего? Приедешь в Ленинград, придешь в школу, все тебя будут спрашивать о Братске, о том, о сем. А что ты расскажешь? По-моему, тебе надо попросить родителей, а если не согласятся, настоять на своем — и ходить вместе с нами в тайгу на работу. Ты бы мог вполне вместо вот этого драгоценного Сашки работать с рейкой. Стал бы работягой, сам бы себя уважал, денег заработал бы, домой мог полететь на «ТУ». И в классе бы тебя знаешь как уважали! «Кто ты?» — «Рабочий человек, строитель коммунизма, трудился на дне Братского моря». А так ведь тебе скучно жить...

Владик протяжно вздохнул, слабо улыбнулся и сказал:

— А с кем оставить Жулика?

4

Ромка прислал в Ново-Полоново длинное письмо на пяти страницах. Там было написано обо всякой всячине: о заводе «Вулкан», о комсорге Ерофееве, о поэте Блоке, которым Ромка теперь увлекался, об автомобиле марки «Запорожец» и о разном другом.

«...Комсорг Ерофеев, — писал Ромка, — все время агитирует насчет коммунизма. А я и так сагитированный и топаю прямо в коммунизм. А вдруг в коммунизме все будут хорошие и всем будет скучно? Я спрашивал у Ерофеева, но он ушел от прямого ответа. Кто мне ответит? Кто?

Во всяком случае, сейчас мне не скучно. Я сдал на третий разряд и научился вытачивать одну штуку — втулочку для чесальной машины. Эта машина чешет шерсть, и отсюда происходят брючата для нас с Владькой. У меня появилась идиотская индюшачья гордость, оттого что я даю государству эти втулочки на 102 процента.

Ребята на Невском смеются надо мной и называют «мужиком» за то, что я вкалываю у станка, а они сдают какие-то там экзамены или пристроились в конторе, или перебиваются на подножном корму. Я их всех послал к черту. Они мне надоели.

И Блок мне тоже начинает надоедать. Конечно, он хороший поэт, но недавно я видел на Суворовском новенькую микролитражку «Запорожец». Где мне купить такую машину? Кто мне ответит?»

...Дойдя до этого места в письме, мать сказала: