Фирмамент

Они начали подниматься, и каждая ступень взрывалась огнями и лучами, пронизывающими храм, хватающими тьму за сердце, порождая в ней теплое, янтарное свечение. Все. Завершение всех путей и дорог. Финал, предписанный странной борьбой случайностей и закономерностей. Как единая картина высветилась перед Фареллом - сложная и запутанная, но оставляющая ясное ощущение великого замысла. Каждый мазок мог быть случайным, никто не утверждал, что и кисть всегда будет умелой, но за всем наносным, неважным проглядывал тот сюжет подлинной жизни, чье течение открывалось не во вне, а - подспудно, вызревая за каждым шагом и приключением, за каждым поступком и проступком, неумолимо приближая к великой цели. Можно было быть уверенным, что нет никаких ступеней, что тут лишь последняя игра расшалившегося воображения, которому в последний раз позволено сотворить то, ради чего его владелец не задумываясь приносил в жертву чужие жизни, сотворить окружающий мир, мир страшных приключений и жестокой смерти. Было страшно. Так бывает страшно в мгновение пробуждения из-за слитности и неразделенности того, что вырвалось вновь во внешний мир, причина и следствие, между которыми нет и не может быть зазора, куда уже не втиснешь расчет, мораль, человечность. Холодная предопределенность Хрустальной Сферы. Вечное совершенство простых геометрических форм.

Саркофаг. Монолит. Вершина, откуда уже нет и не может быть спуска. Только вечный подъем, который не превзойдет то, что достигнуто. Это было выделано из грубой, почерневшей бронзы. Когда-то по поверхности шли узоры или руны, но время и жестокость стесали их почти до основания, пощадив лишь остатки линий, похожие на сумрачные сны путешественника.

Но монах не преклонился. Здесь не место и не предмет молитвы. Лишь дверь в нечто другое.

- В изголовье у него был "алеф", а в ногах - "омега", - почти что буднично объяснил брат Склотцки. - Некоторые любят такой символизм, но это не обязательно, уверяю вас, коммандер. Это все лишь чувства. Вечные наши обманщики. Но то, что видится шестым чувством, и есть явление. У истин мира - такого, каков он есть сам по себе, - должны быть и есть носители. Небо - носитель гармонии, чувственный предмет, распластанный как понимание. Звезды и есть наше понимание.

Фарелл подошел к саркофагу. Как все просто. Покойся, и тебя приведут к тому, что тебе необходимо. Только не забывай, что путь может быть далек. Настолько далек, что к цели придешь уже не ты, а кто-то, для кого ты будешь лишь смешным воспоминанием, алчным пиратом и торговцем, сухой оболочкой настоящей бабочки.

- Он полон звезд, - предупредил монах.

Так. Фарелл положил руки на холодную крышку саркофага и мир свернулся в бездну, где действительно были звезды, мириады звезд, вечных солнц, охапки бушующего разноцветья и стихии, а не унылые точки на тусклой Крышке.

Ничего, кроме звезд.

Путь Льва: Гренландия. Расхитители гробниц

Этот город - Вавилон. Он притаился за кругом сна, спрятал свои древние кости в плотной пелене тьмы, обратившись в сморщенную ладонь, на которой лежало нагое тело. Он смотрел сквозь миазмы сна выцветшими глазами бесконечной усталости, и из глубины слез громадными медузами всплывали туманные бельма ночного бреда. Он дышал стылым ветром, острыми бритвами проникавшим под кожу, выскабливая последние крохи тепла, припадая к ним с жадностью изголодавшейся смерти. Его сердце билось неровно, кровь то растекалась по изъеденным артериям горячими реками электричества, то мелела до тусклого свечения угасающей звезды в пыльной колбе фирмамента. И в асфиксии привычного ужаса изуродованные артритом пальцы начинали дрожать, изъеденные кости на ветхих связках пытались сжаться, превозмогая боль и жуткий скрип. Он тяжело дышал и бормотал в беззвездную твердь проклятья на забытом языке. Хотелось спрятаться в глубине сна, свернуться эмбрионом, крохотной рыбкой в икринке грез, но и их испили до дна, до твердой и шершавой подложки небытия, за которой ждали еще более жуткие создания.

Этот город - вампир, напившийся жизнью миллионов сердец и пригвожденный к промороженной земле осиновым колом орбитального лифта, узкой полоской восставшего в густеющем эфире совсем близкого неба - еще один жуткий цветок смерти, распустившийся на останках Ойкумены. Они боролись в невидимом танце под хрустальные перезвоны космических сфер, пытаясь отнять друг у друга уже не жизнь, но смерть, схлестывая стонущие тени изнасилованных и уморенных безвестных скитальцев проклятых городов. Яркие огни неприкаянных душ закручивались разноцветными хороводами, сбивались в шары и беззвучно взрывались, выпадая кровавыми блестками на мертвые пальцы оберегающих рук.