Фишки нА стол !

Пока они соревновались, кто быстрее дозвонится и отрапортует, Кулинич подмигнул Муравьеву, намекая, что их работа выполнена, и не мешало бы немного отдохнуть. Компанию в домино им составил сержант Алешкевич, а после первого замеса в кабинет заявился и отзвонившийся Пчелкин, отчего игра приобрела должный интерес. Кулинич привычным движением разметил "пулю" на первом подвернувшемся листке: "МЫ/ОНИ".

Такая шапка являлась местной традицией, которой все ужасно гордились. Рассказывали следующую легенду. Когда-то очень давно в отделении был начальник, не терпящий "козла" и всячески преследовавший игроков. Когда он находил в конторе "пулю", то устанавливал игравших по их инициалам в заголовке, после чего следовали репрессии. С тех пор стало принято обозначать стороны не инициалами игроков, а абсолютно нейтральным "МЫ/ОНИ" при парной игре, либо "Я/ТЫ/ОН" при игре втроем.

Не успела "пуля" протянуться и на один столбик, как Сергей каким-то третьим ухом уловил в коридоре нарастающее шевеление. Чуть погодя на пороге, в точности как три дня назад, возник Алексей Петрович и, покосившись на фишки, сообщил об очередной пакости демократов. На этот раз они устраивали антисоветское сборище под названием заседание клуба "Демоперестройка" с темой "Путь в демократическое мировое сообщество". Сборище было назначено в одной из поточных аудиторий первого корпуса.

Пчелкин, услышав про собрание, дематериализовался.

Кулинич смыться не сумел, так как начальник отделения стоял в коридоре прямо напротив его двери, и попытка выскользнуть безусловно обрекалась на неудачу.

Из-за приоткрытой двери доносились препирательства Валентинова с Алексеем Петровичем. Кажется, куратор требовал у начальника отделения людей.

— Твою мать! Митинг за митингом! Нам работать дадут?

— Это ты спроси у Стародомской. Все ее штучки.

— Плевал я на Стародомскую! Людей от меня не она требует.

— Наши люди тоже все задействованы. Да у меня их не так много.

— А у меня, значит, до хрена? А убийство кто раскрывать будет? А на нас еще четыре дела висят.

— На всех дела висят. С меня, между прочим, тоже за Фотиева спрашивают.

— А не проще ли просто-напросто запереть аудиторию? Там ведь, кажется, есть замки…

— Нельзя. Замдекана дал им разрешение провести семинар.

— Кто, Петров?! Так он же сам — член Большого парткома!

— Все согласовано.

— Ну, если разрешили — пусть проводят. Мы-то при чем?

— Вы что! Знаете, что они там собираются устроить?! Стародомская опять представление дает!

— Че ж тогда разрешали?

— Ну, вы ж понимаете… Сейчас такие времена, нельзя по-старому: запретить — и все.

Кулинич под звуки начальственных споров задумчиво разглядывал бумажку с недоигранной партией, в которой у них с Пчелкиным были все шансы на почетный выигрыш (соперникам успели навесить "яйца", но до победного окончания партии это не считается). "Пулю" он, оказывается, нацарапал на обороте заявления о краже в общежитии. "Все равно я его регистрировать не собирался, — думал Сергей. — Глухарь это. Висяк. Безнадежно. Видать, судьба." Он скомкал документ и кинул в пепельницу.

А дискуссия двух начальников тем временем продолжалась. Валентинов не хотел участвовать, ему вполне хватало позавчерашней "бульдозерной выставки", но Алексей Петрович оказался настойчив.

Кончилось тем, что Кулинича извлекли из его кабинета и послали к учебному корпусу с приказом не впускать Стародомскую любой ценой. Приказ отнюдь не радовал. Калерия Стародомская, клиническая демократка, славилась по всей Москве истеричным характером и хамскими выходками. Ранее Калерия некоторое время лечилась у Кащенко, но была выписана оттуда как жертва коммунистического террора. На воле ее состояние усугубилось затяжным климаксом, и теперь Стародомская обрушивалась с матерной бранью на всех встречных молодых людей, подозревая их в сотрудничестве с КГБ. Алексей Петрович однажды рассказал, что приставленный к Стародомской информатор, благообразный пожилой священнослужитель с репутацией заядлого диссидента, пообщавшись с ней, потребовал двойного гонорара за свои труды. Кроме того, в медотделе несчастному выписали путевку в санаторий Ессентуки — лечить обострившийся гастрит. Сталкиваться с такой особой Кулиничу решительно не хотелось.

На полдороге к корпусу Кулинича нагнал Крот.

— Вы тоже на собрание? — поинтересовался он.

— Увы, — тут у Кулинича забрезжила надежда. — А ты туда один?

— Нет, со всей командой, — тут же отозвался Крот. — Говорят, там будет сама Стародомская. Вот бы прихватить ее на чем-нибудь!

— Есть такая возможность. Надо эту заразу не пустить в корпус.