Фитиль для бочки с порохом

– Пошла. Прямо по рельсам и пошла, чтобы с дороги не сбиться. До моста доковыляла, благо поезд меня недалеко увез. Там ботинки Плотарева нашла. В них ступни. Я тот отрезок времени плохо помню, голова-то моя ничего не соображала. Ботинки я в сумку сложила, а тела нигде не видно. Я испугалась, что его подобрал кто-то. Вдруг, думаю, выживет, тогда мне конец. Пошла по следам кровяным. Под мостом его увидела. Насыпь там высокая, я еле спустилась. Гляжу, а он жив еще. Вот, думаю, как сердце почувствовало. Подхватила его под мышки и поволокла подальше от моста. Он стонал, то ли от боли, то ли от холода. Мороз в тот день лютовал. Ну, отволокла его метров на пятьсот, под дерево положила, сама рядом села, отдышаться не могу. А он глаза вдруг открыл и ясно так говорит: за что ты меня убила? А за то, говорю, за что ты брата моего угробил, дочь мою инвалидом сделал. Когда, говорит? Не помнил. Он про меня и про брата моего даже не помнил! Я напомнила, не сомневайтесь. И сидела возле него, пока он последний вздох не сделал. Только после этого снежком его присыпала и обратно пошла. Долго шла, все не решалась машину остановить. Боялась, что водитель по моему лицу догадается, что я человека убила. Смешно! Сама чуть не замерзла. Но до дома я добралась. Видно, там, наверху, меня бережет кто-то.

– Ступни зачем с собой забрали? – поинтересовался Гуров.

– Забыла я про них. – Губы Анны тронула легкая улыбка. – Глупо, правда? Только к вечеру про них вспомнила. Хорошо еще, дочь в сумку не залезла. Вот потеха была бы! В доме их оставить я не могла. Сложила в коробку, а ближе к ночи поехала в центр. Ходила вокруг домов, все выбирала, где эту коробочку спрятать. Потом дверь подвальную увидела. Открытую. Зашла туда, в арочку коробку поставила и бегом к метро. На последний поезд едва успела. Вернулась домой с мыслями, что все уже позади. И знаете что, говорят, после того как человека убьешь, он к тебе во сне приходит. А ко мне не приходил. Ни разочка. Я вот думаю, может, это оттого, что и не человек он вовсе? Подонок и есть подонок.

– А Захарченко за что убили?

– Захарченко? Так он сам напросился, – спокойно ответила Анна. – Явился ко мне домой. Нет, не явился, приполз, как побитая собака. Будто это не я, а он мученик и страдалец. На крыльце валялся, прощения просил. А потом заявил, что видел меня на вокзале, когда я с Плотаревым в один поезд садилась. Он там, на вокзале, грузчиком подрабатывал, вот я на глаза ему и попалась. Все, думаю, влипла ты, Анна. А потом в глаза его глянула и поняла, как действовать надо. Овечкой прикинулась. Я, говорю, зла на тебя не держу. Что было, то быльем поросло. Про дочку рассказала, чтобы жалость вызвать. Про то, как жить тяжело и одиноко. Он и растаял. Я, говорит, тебя, Анна, не брошу. На работу устроюсь, буду тебе помогать. Насилу выпроводила. Пару раз мы с ним встретились. В городе, подальше от любопытных глаз. А потом я ему призналась, что не прочь жизнь с ним связать. Ох уж он обрадовался. Получил, говорит, прощение, теперь заживем с тобой, Анна. И в дом деревенский пригласил, дату назначил. А тут вы со своими расспросами. Я когда поняла, что вы меня за инвалида приняли, так сразу и успокоилась. Не может быть, думаю, чтобы они меня вычислили. Пока Захарченко у меня под каблуком, он рта не раскроет. Я ведь все идеально спланировала.

– Идеальных преступлений не бывает, – заметил Гуров. – Идеальное преступление – это миф, придуманный писателями, чтобы хлеб свой отрабатывать. В жизни все не так, как в книгах.

– Не скажите, товарищ полковник, – покачала головой Анна. – Если бы не Захарченко, вы бы меня не вычислили.

– Так зачем же вы все-таки его убили? – снова задал Лев мучивший его вопрос.

– Тарас что-то заподозрил, вот я и решилась. И потом, боялась я, что вы Захарченко снова закроете, он и не выдержит, расскажет все про меня. Да что теперь об этом говорить. – Анна устало махнула рукой. – Все случилось так, как должно было случиться. Я ведь давно поняла, что дальше мне жизни не будет. Ни мне, ни дочке моей. В тот момент, когда Плотарева на рынке встретила. До этого я как-то держалась, а тут словно последняя ниточка, с жизнью меня связывающая, вмиг оборвалась. Не было бы мне покоя, если бы знала, что этот подонок по земле ходит. А дочка? Так что дочка? Может, ей на казенных харчах лучше будет. И Тарас ее не бросит. Он хороший человек, и к Насте привязался. Будет навещать. Ну, что тут вам подписать требуется? Давайте свои бумажки и разбежимся, устала я жутко. До смерти устала.

Гуров вызвал из коридора конвоира, присланного из следственного изолятора. Анна поднялась, печально вздохнула и вышла из кабинета. Он проводил ее взглядом, захлопнул папку с делом Плотарева, не говоря ни слова, снял с вешалки куртку и тоже вышел.

Через час Лев открывал дверь своей квартиры. В прихожей его ждала Мария. Он бросил на часы обеспокоенный взгляд – стрелки показывали без четверти двенадцать.

– Ты почему не спишь? Снова засаду устроила?