Фитиль для керосинки

Но больше, чем эта физическая слабость, их объединяло совсем другое… даже среди своих, избранных — не по рождению, а по способности слышать товарищей, они выделались именно слухом… мало того, что абсолютным, но еще каким-то необыкновенным, фиксирующим десятки, если не сотни обертонов… особенно они заслушивались колокола, хотя удавалось не часто… Она представила себе, как это будет, и даже привстала на цыпочки… три сантиметра… она зажмурилась и так стояла. Три сантиметра — и уже можно дотянуться до его лица, до его губ… так сладко, так сладко. И она не могла даже подумать, что этого может не случиться — именно потому, что не могло такого «не быть»! Тогда зачем и представлять это — фантазировать? Она снова открыла глаза — проходящий мужчина смотрел на нее… она ведь была красива и знала это: правильной формы нос, что само — уже редкость… как ножки у Пушкина… «две пары стройных ног», и волосы-то, что называют пышные, потому что они не распрямляются вовсе, а мелкой мелкой волной ложатся… густо коричневые… мужчина отвел глаза и прошел мимо. Оглянется или нет? Оглянулся — и она улыбнулась: все будет хорошо. Загадала — случилось, значит, все будет хорошо!..

Весны, годы проскакивали незаметно, может быть, еще и потому, что они всегда были вместе, и для нее мир всегда начинался с него, а все, что в мире происходило, было связано с ним: учеба, отдых, общие друзья… а своих подруг у нее не завелось.

После окончания специальной музыкальной школы они вместе поступили учиться дальше, даже в один класс, к одному профессору, и внешне опять ничего не изменилось, только появилось много новых товарищей… И развлечения, которые были им доступны, никак не разъединяли их — наоборот… на танцы они не ходили: она — понятно почему, а он, потому что не умел танцевать, стеснялся девушек… да и вообще это ему не приходило даже в голову — пойти на танцы… зачем? Как это? Они, как все, бегали в кино, телевизоры только-только появились и редко у кого были, доставали в театр «входной билетик» и, конечно, не пропускали концерты, особенно в консерватории, куда попадали почти всегда бесплатно… Музыка их объединяла. Там они были на равных, хотя… она никогда и ни в чем не чувствовала с его стороны хоть малейшего намека на свое несчастье, а должна была бы непременно почувствовать при необыкновенно обостренном восприятии окружающего мира и своей наказанности в нем, если бы был хоть малейший намек на это. Нет. Ни разу он не подумал об этом ни в жалости, ни в обиде… А она была уверена, что наказана за чьи-то грехи в предыдущих поколениях, и теперь вот должна искупать чью-то вину…

Потихоньку от него (и это было единственное, что она делала в тайне от самого близкого человека) она читала книжки об этом, о вечной жизни души, реинкарнации… да никого и нельзя было спросить-только самой разбираться… если бы узнали в консерватории, она бы поплатилась. Жестоко. Да выгнали бы, пожалуй…

А он жил рядом с ней, не замечая других девушек, женщин, что обычно свойственно его возрасту. Он и на нее не смотрел, как на женщину. Ему не приходило такое в голову — они были просто друзья. И все. Она радовалась этому и покровительственно думала: «Он еще маленький. Мальчики вообще позже созревают!»

Легкая тучка набежала на солнце. Резкое изменение света прервало ее мысли-воспоминания. «Сейчас. Сейчас, — пробормотала она одними губами, — Сейчас. — И посмотрела на часы. — Еще пять минуток…» Она закачала головой, вспоминая свои страхи по поводу первой курсовой работы… она писала о композиторе Шебалине, он о Прокофьеве… помогали друг другу… вслух читали… получилось — не зря… сначала их отметили профессора, а потом и читатели, потому что их рекомендовали для печати. Теперь у нее появилось много дел, а времени стало не хватать, но только не для него… он был первым советчиком и рецензентом, он первым, с кем делилась радостью, кому дарила свои пахнущие краской странички с автографом… а больше никто и не просил… она ему — он ей…