Фюрер как полководец

Референт министерства пропаганды Хайнерсдорф после войны раскрыл источники невиданного оптимизма нацистских чиновников. Ежедневно рейхсминистру Геббельсу тщательно отбирался весь материал, поступающий из газет, по радио и из других СМИ. Предпочтение отдавалось именно материалам о противоречиях между союзниками. Понятно, что материалы подбирались крайне тенденциозно и действительно производили впечатление, что разногласия очень серьезны и дело и вправду может дойти до разрыва. Подборки этих «обнадеживающих сведений» Геббельс незамедлительно передавал Гитлеру, а тот, прочитав их, делал «предсказания».

Надо сказать, что на Западе была пресса, отражавшая мнение влиятельных групп лиц, которые были в оппозиции курсу политике президента Рузвельта. Эти издания традиционно и небезосновательно были одержимы патологической ненавистью к СССР. К примеру, газета «Чикаго трибьюн» позволяла себе довольно желчно писать о неких «тривиальных соглашениях», достигнутых на конференции в Тегеране. Агентство ЮПИ в своих СМИ, финансируемых Республиканской партией, позволяли оскорбительные высказывания в адрес Сталина и т. д. Свобода слова в США была незыблемой ценностью даже в годы войны, но Геббельс и Гитлер не совсем понимали это, выдавая высказывания оппозиции за чистую монету, то есть желаемое за действительное.

Реальное же настроение американцев отнюдь не порадовало бы фюрера, проведи он через своих шпионов статистический опрос. Опросы общественного мнения в 1943 г. показывали, что 82 % опрошенных были сторонниками скорейшего разгрома нацистской Германии. На президентских выборах 1944 г. 54 % избирателей отдали голоса за Рузвельта, выступавшего за сотрудничество с СССР в борьбе против нацизма.

Конечно, в США была сильная оппозиция, особенно в конгрессе. Изоляционисты, в основном представители республиканцев, настаивали на пересмотре внешней политики Штатов и отказе от союза с СССР. Подвергалось критике и решение о «безоговорочной капитуляции». Однако эти настроения все же не отражали настроений большинства простых американцев.

Кроме материалов зарубежной прессы Гитлеру предоставлялись и отчеты германского МИДа. Референты министра Риббентропа тоже акцентировали внимание вождя именно на внутренних проблемах союзников. Они «полагали», что население союзных стран (США и Великобритании) все в большей степени не одобряет политику Рузвельта и Черчилля и в скором времени якобы может потребовать заключить мир с Германией и объявить войну всеобщему врагу – коммунистической России. Немецкие дипломаты сообщали и о высказываниях английского консула в Адане Мерсика, который вещал: «К концу войны Англия с Америкой будут достаточно сильны, чтобы приказать русским остановиться там, где они посчитают нужным».

Еще одним источником получения «информации» о взаимоотношениях союзников был радиоперехват и дешифровка радиосообщений иностранных дипломатических представительств в Москве. При этом радиограммы посольств Англии и США немцы расшифровать не могли, так как при их передаче использовались шифровальные машины, зато переговоры французов – в значительной степени. А переговоры хорошо информированного турецкого посла в Москве Сарпера становились известны немецкой разведке почти сразу же после их передачи. Он сообщал своему МИДу о том, что Сталин и его ближайшее окружение испытывали глубокое и непреодолимое недоверие в отношении своих союзников, и опасались, что Запад за их спиной может заключить сепаратное соглашение с немцами. По мнению известного российского дипломата Валентина Фалина, источником неоценимых для немцев сведений могло быть также окружение видных американских дипломатов – Агесона, Кеннеди-старшего, Буллита, Штейнхардта, – которые не поддерживали внешнеполитический курс вашингтонской администрации.

Известный германский исследователь Себастьян Хаффер писал, что «надежда Гитлера на столкновение Запада и Востока была не такой уж необоснованной». По его мнению, «существовал шанс, что война между победителями могла вспыхнуть сразу же». Черчилль не испытывал симпатий ни к немцам, ни к русским. В британских военных кругах было достаточно широко известно циничное заявление Черчилля о том, что он «хотел бы видеть германскую армию в могиле, а Россию на операционном столе». При этом он не уточнял характер операции и кто будет выступать в роли «хирурга».