Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)

Было ясно, что следом пойдут цитаты из Юнга, Моэма или «Дня сурка» – в зависимости от уровня интересов и образованности. Потом будет еще один заказ на японском, и под очередной коктейль мне предстоит выслушать глубокомысленные банальности о фальши человеческого общества и ценности искреннего общения. Закончится вечер полупьяными попытками братания или, что еще хуже, полупьяной исповедью. Впрочем, кто его знает. Пить он, похоже, умеет, так что, может, обойдется и без этого.

– Да, – сказал я, понимая, что пауза затянулась, – действительно. Вы меня извините, но я на этом, наверное, откланяюсь. Летел целый день, а завтра с утра – в колею.

– Конечно, – согласился он. – Очень правдоподобно.

Я подумал, что ослышался.

– Что вы сказали?

– Очень правдоподобный предлог. Замечательный способ избавиться от занудного собеседника.

– Ну что вы, – я попытался скрыть легкое раздражение. – Я на самом деле устал, и мне завтра рано вставать.

Он медленно отпил из бокала, словно давая мне шанс встать и уйти.

– Никто и не говорит, что вы врете. Только пока беседа была для вас полезной, усталость вас не смущала. А теперь вы о ней вспомнили, поскольку заумные разговоры о масках вам сейчас ни к чему.

И он снова замолчал, глядя мне прямо в глаза.

– Вы ошибаетесь, – сказал я, понимая, что момент упущен. – Тема как раз интересная, но как я уже говорил…

– А правда, хочется снять маску? – спросил он. – Ведь хочется?

Улыбка, понимающий тон, смеющиеся глаза – все это делало дальнейшее увиливание от ответа совершенно бессмысленным.

– Да, – подтвердил я. – С ног я еще не валюсь. Но обсуждать подобные вопросы с незнакомыми людьми не имею привычки.

– Если их с кем-то и обсуждать, то именно с незнакомыми, – сказал он. – А то можно без знакомых быстро остаться. Рассказать вам одну историю?

– Слушайте, Том, – сказал я. – Хотите честный ответ? Так вот: ни ваша история, ни вы сами меня не интересуете. Это ведь тот ответ, которого вы добивались? Найдите кого-нибудь другого. Еще раз спасибо за урок этикета. Но, пожалуйста, избавьте меня от этого нудного разговора. Извините за откровенность, но говорить с вами на такие темы я не хочу. Вот вам ответ без маски.

Я поднялся. В ответ он сложил руки на груди и посмотрел на меня с каким-то сочувствием.

– На вас их сейчас не меньше двадцати. Может, и все тридцать.

– Не меньше двадцати чего? – не понял я.

– Масок.

– Послушайте…

– Бизнесмен, иностранец, работник большой компании, человек за тридцать, образованный, независимый, небедный, – вдруг начал перечислять он.

– Какого черта…

– Часто путешествующий, регулярно занимающийся спортом, скептик, выросший в англоязычной стране, мужчина, – продолжал он.

– Что это такое?

– Маски, которые сейчас на вас. Плюс еще десяток тех, что пока не заметны.

– Мужчина – это маска?

– Разумеется. Да вы присаживайтесь.

И я присел. В конце концов, спать еще совершенно не хотелось.

* * *

Надо отдать Тому должное – рассказчик он был великолепный. Ему понадобилось пять минут, чтобы описать свою жизнь «до определенного момента». Сделано это было легко, изящно и увлекательно.

Ситуация была знакомой. Обеспеченные родители, университет, успешная карьера, брак, друзья, безбедная и нескучная жизнь где-то в верхних слоях среднего класса. Он был в какой-то мере киноманом, любил, но в меру, книги, играл в гольф, причем не из снобизма, а потому, что ему это действительно нравилось. Работа была не то чтобы любимой, но отвращения не вызывала. Доход рос, а с ним, соответственно, и возможности. Детей не было, жена понемногу работала, а в основном занималась домом, друзья были веселые и ненавязчивые, в общем, день за днем жизнь однозначно удавалась.

Ни город, ни страну он не называл, но по едва заметному акценту и некоторым выражениям не так уж трудно было опознать Англию.

Так оно и продолжалось год, другой, третий. А потом случился тот самый «определенный момент». В чем именно он состоял, мой собеседник так и не сказал, а я не спрашивал. Видимо, это было не так важно. Важно было другое – им овладела навязчивая идея. Ему вдруг стало совершенно ясно, что все его существование, от начала и до конца, было насквозь, безоговорочно фальшивым.

Не то чтобы ему вдруг опротивели работа, друзья или жена. Никаких внезапных позывов бросить все а-ля «Луна и грош» у него тоже не было. Гольф по-прежнему нравился, фильмы, особенно европейские, все так же доставляли удовольствие. Никаких несбывшихся мечтаний и неисполненных желаний. Все было правильно, все было на своих местах. Все, кроме него самого.

– Это называется кризисом среднего возраста, – сказал я.

Повествование, начавшееся так интересно, вдруг превратилось в заурядную, сто раз виденную и слышанную историю.

– Кризис среднего возраста – это пошлость, – усмехнулся он.

– Как это?

– А вот так, – сказал он без объяснений. – Кстати, вы знаете, что «Lost in Translation» снимали прямо в этом баре?

Я огляделся. Теперь понятно, почему обстановка с самого начала показалась смутно знакомой. Да, действительно, вот за той стойкой Билл Мюррей рассказывал, что подумывает о Porshe в качестве средства от хандры…