Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

Люша умерла, не приходя в сознание, в новом, наступившем 2015 году, в полдень 3 января. Ее похоронили 7 января, в день Рождества, в Переделкине. Был сильный мороз, кажется, это был самый холодный день за всю зиму, и поехать на панихиду и похороны я не смогла.

Кладбище в Переделкине. Для меня это не просто деревенский погост, или исторический мемориал с именами знаменитых людей, – для меня это мое семейное кладбище. Папа похоронен на главной тропе, ведущей от входа вглубь кладбища. Серый, мраморный обелиск и надпись:

«Писатель Николай Вирта».

Мама и бабушка, Ирина Ивановна Вирта и Татьяна Никаноровна Лебедева, похоронены прямо за спиной гробницы Чуковских – Корнея Ивановича и Марьи Борисовны и рядом лежащей их дочери, Лидии Корнеевны. И вот теперь там же Люша, ее похоронили без кремации, прямо в землю. Это семейное решение, конечно же, неоспоримо. Но как заснуть, когда мысли все время возвращаются туда… Мерзлая земля, скованная морозом толпа людей и этот непереносимый звук промерзших комьев о крышку гроба. Просто наваждение какое-то…

Мы с Люшей всегда перезванивались, когда она или я выбирались на кладбище. Взаимно присматривали за могилами близких. Возмущались глухотой и безразличием Епархии к этому историческому месту, ставшему последним приютом для многих и многих известных писателей, поэтов, философов, скульптора Сидура и просто достойных людей нашего времени. Поразительна скупость церковных властей, без устали возводящих на территории, непосредственно примыкающей к могилам, чудовищный по своей безвкусице «новострой», – храмы, часовни, гостиницы и не выделившей ни гроша, чтобы провести на кладбище водопровод и сделать туалет. Бок о бок на том же кладбищенском холме располагается представительная резиденция Патриарха, а рядом с ней полнейшее запустение и упадок. А как же – любовь к ближнему своему и другие возвышенные ценности?

В своей книге «Родом из Переделкино» (изд. Астрель, Москва 2011 г.) я подробно писала о семье Чуковских, наших соседей по даче, приятельские отношения с которыми продолжались у меня очень долго, с 1937 года. Нам с Люшей было тогда лет по семь, при том, что она младше меня на несколько месяцев. И никто из нас еще не знал, как сложится наша судьба. Сохранится ли наша дружба надолго? И в каком направлении пойдут наши жизненные пути?

Несколько лет назад, когда у нас обеих за плечами была уже солидная часть нашей биографии, мы с ней встретились вновь. Встретились очень горячо, потому что были нужны друг другу, нужны, как никто другой. Нас объединяла память о детстве, – если есть в жизни что-то святое, так это именно воспоминания о нашем детстве, – у кого-то счастливом, у кого-то трудном, но всегда обостренно воспринимающем действительность. В нашем детстве, писательских детей и внуков, обитавших тогда в Переделкине, было много радости, но ничто не могло защитить нас от исторических катаклизмов, которые обрушились на нашу страну. И в мгновение ока прервали наше короткое детство, не дав нам доиграть в наши игры, подрасти и окрепнуть. Война уравняла всех нас, – какие могут быть привилегии у детей, чьи родители оказались на фронте, а сами они с семьей обращены в бегство, называемое эвакуацией?

С первых дней войны нам предстояло испытать все ее ужасы: бомбежки, ночи в подвалах домов, срочно переоборудованных под бомбоубежище, как это было у нас в Москве, в нашем доме № 17 в Лаврушинском переулке.

Помню, как мы сидели с бабушкой в подвале под подъездом № 3 нашего дома. В подвал набилось множество народа. Судорожно вцепившись в доску, изображавшую подобие скамьи, мы с бабушкой не сводили глаз с лампочки, которая раскачивалась на проводе под бетонным потолком, мигая и грозя оставить нас в кромешном мраке, наполненном страхом, ознобом и гулом. Или ночи на даче в Переделкине, когда на крышу с грохотом сыпались осколки снарядов, едва не пробивая ее насквозь, а в небе шарили прожектора, нащупывая немецкие бомбардировщики, прорывавшиеся к столице.

Мы уезжали в Ташкент с последним эшелоном, увозившим писателей с семьями в тыл, это было 16 октября 1941 г. Ехали около двух недель, нас задерживали на всех станциях, полустанках, а не то и в чистом поле, пропуская вперед составы, переправлявшие на Урал заводы и фабрики. Вскоре у нас начались сильнейшие проблемы с водой и продуктами. От голода нас спасал мой отец. В звании майора он был назначен комендантом эшелона и всеми правдами и неправдами добывал для нас пропитание, выскакивая на остановках из поезда и потрясая какими-то мандатами. Это была лишь прелюдия к тому, что ожидало нас в эвакуации. Все по-разному пережили это тяжелое время. Но в чужом краю невзгоды, неустроенность, недоедание и прочие беды никого не обошли стороной.