Всегда хочешь и стараешься написать получше. Особенно если речь идет о большом ученом и человеке и ты должен выразить не только и, быть может, не столько свое отношение к нему, а выступить как бы от имени целого коллектива его друзей и учеников; но как изобразить дорогу длиною в долгих восемьдесят лет, выделить главные вехи на ней?..
Мы сидели в кабинете академика Константинова, нынешнего директора Ленинградского физико-технического института. Прежде, до сорок девятого года, это был рабочий кабинет Иоффе: его квартира находилась здесь же, где теперь размещена дирекция. Даже умывальник остался с того времени — рядом со столиком машинистки.
Рассказывают, что Абрам Федорович вечерами или ранним утром тихонько выходил из квартиры и долго бродил по институту, заглядывал в лаборатории, смотрел на приборы… Наверное, даже ночью необходим был ему этот воздух.
Потом его сняли с поста директора, отстранили от руководства институтом, который он создал и вырастил, где был старшим не только по возрасту, по должности, но и по нравственному и научному авторитету, завоеванному всей жизнью. Но он продолжал ночами ходить по коридорам и тем лабораториям, которые еще оставались ему доступны.
Однажды, когда после такой прогулки он хотел открыть дверь своей квартиры, она не поддалась. По чьему-то злому приказу дверь наглухо заделали. Был февраль. Иоффе в одном костюме, в комнатных туфлях вышел на улицу и по другой лестнице поднялся к себе.
…Заключен, заколочен, как Фирс. Этим действием словно хотели сказать: институт теперь не твой и ходить тебе туда не положено… Едва ли можно было обидеть грубее и глупее.
Значит, нашелся среди учеников один Иуда. Но тайная вечеря окончилась по-иному. Друзья, ученики забили тревогу. Объединив свои силы, влияние, настойчивость и темпераменты, они добились почти невозможного для тех лет: Иоффе разрешили организовать лабораторию.
Когда человеку семьдесят, нелегко начинать строить свой новый дом… И не слишком ли поздно? Но Иоффе сумел начать. И достроить сумел.
Может, это не вяжется с только что рассказанным, но, без сомнения, Иоффе прожил по-настоящему счастливую жизнь. Вероятно, больше, чем стечение обстоятельств, помогли ему в этом его характер и его оптимизм — исключительный, несгибаемый, неколебимый, — друзья приводят еще множество подобных эпитетов. Он был убежден, что жизнь вообще-то радость. И не стыдился этого своего открытия. Он любил дальние прогулки пешком, любил выращивать редкие растения, слушать музыку. И хорошую шутку любил. Но самой большой радостью была работа, творческий труд, которому Иоффе всегда умел отдаваться сполна.
Скорее всего такое светлое отношение к жизни и помогло ему сохранить до последнего часа любовь к людям и ясность мысли, энергию и работоспособность. Думается, оптимизм Иоффе был одновременно и мировоззрением его и защитой, броней от больших и мелких горестей, встречающихся на пути каждого.
Конечно, у Иоффе была счастливая и довольно ровная научная судьба. А, так сказать, «жизненная судьба» если в лице худших представителей рода человеческого и наносила ему удары, то хотя они больно ранили, но были, к счастью, не роковыми, не смертельными, даже не очень длительными.
В 1897 году шестнадцатилетний Иоффе покидает свой родной городок Ромны — недалеко от Миргорода — и едет в Петербург поступать в Политехнический институт.
Чтобы попасть туда, требовалось преодолеть немалые препоны и прежде всего получить на каждом из шести экзаменов наивысший балл. Первые четыре экзамена прошли вполне успешно. Остались геометрия и тригонометрия, в которых Иоффе по праву чувствовал себя совершенно уверенно.
…Шел уже третий час экзамена по тригонометрии. Иоффе исписал все стоящие в комнате классные доски. Трудность заданий все нарастала, но Иоффе точно и четко выполнял их, одно за другим. Тогда экзаменатор подошел к доске и сказал:
— Молодой человек! В это выражение у вас вкралась ошибка, вы перепутали знаки. Исправьте так, как нужно.
Иоффе проверил свои выкладки и ответил, что ошибки нет.
— А я вам говорю, что здесь нужно поставить плюс, а там минус.
Иоффе никак не мог уразуметь, для чего нужно менять правильно поставленные знаки, и снова сказал профессору, что все правильно и он ничего менять не будет.
— Уходите вон! Я ставлю вам пять, — вскричал тогда взбешенный экзаменатор.
С геометрией дело кончилось хуже.
Экзаменовал известный и убежденный черносотенец. Опять Иоффе точно и безукоризненно отвечал на все вопросы, решал все предложенные задачи. На исходе третьего часа довольно тяжких «боев», экзаменатор, так и не сумевший добыть победы в лоб, придумал обходной маневр и обратился к Иоффе с такой великолепной речью.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное