Физики о физиках

— Думать надо постоянно, даже и за кофе, — всегда наставительно заканчивал Иоффе этот рассказ.

В тридцатых годах он надумал устраивать у себя дома такие же «научные чаепития». На одном из них у Абрама Федоровича возникла мысль о полупроводниках. Несколько «чаев» было посвящено странному и загадочному в то время классу веществ. Отсюда и пошла грандиозная работа академика Иоффе и его школы по полупроводникам.

Одним из мощных инструментов воспитания молодых ученых были знаменитые семинары Иоффе. Абрам Федорович придавал им исключительно большое значение и не переставал подчеркивать это.

Мало того, что на семинары приезжали крупные физики из разных городов страны — доложить свои работы и послушать чужие, обменяться мнениями. И иностранные ученые, находясь в СССР, как правило, всегда были гостями и участниками этих собеседований. Датчанин Нильс Бор, французы Поль Ланжевен и Фредерик Жолио-Кюри, англичане Поль Дирак, Джон Бернал, Патрик Блеккет, Вильям Брэгг, немец Макс Борн, Павел Эренфест, который чуть было не стал советским физиком, любимый друг Иоффе, индийцы Мег-Нада Саха и Чандрасекар Раман — вот неполный перечень участвовавших в семинарах крупнейших физиков.

Это, конечно, не просто перечень великих имен. Это прежде всего, показатель высокого уровня научного общения, которое там царило, живое свидетельство всей важности такого общения, коллективного обмена мнениями.

Соминский вспоминает, как нередко проходили эти семинары:

— Какой-нибудь теоретик делает сообщение, посвященное одной из трудных областей современной физики. Постепенно доска покрывается сложнейшими и далеко не всем понятными математическими выкладками, вычислениями, формулами. Одной доски не хватает. Теоретик стирает написанное и покрывает доску следующим набором иероглифов. И так несколько раз. Наконец доклад окончен. Иоффе встает и предлагает присутствующим задавать вопросы. Но большинство сидящих в зале людей ничего не поняло. Только небольшая и сплоченная кучка теоретиков все постигла. Никто не задает вопросов. После тягостной паузы один из теоретиков, обычно молодой, что-то спрашивает. Лицо Иоффе озаряется и, не давая слова докладчику для ответа, он сам начинает говорить. Заданный вопрос для него лишь предлог. Иоффе повторяет содержание доклада от начала до конца. На это у него уходит в четыре раза меньше времени. И поразительное дело! Всем все становится ясно, формулы оживают и приобретают глубокий физический смысл. Бывало и так. После какого-нибудь доклада возникает оживленная дискуссия. Выступающих много. Так же много высказанных соображений, точек зрения, идей, предложений. Но в итоге все запуталось в клубке противоречий, нить очевидности оборвалась и затерялась. Тут встает Иоффе и спокойным, ровным голосом начинает говорить. Его выступление вносит полную ясность в обсуждаемый вопрос, непонятные факты получают свое истолкование, допущенные ошибки исправляются. И все это делается корректно, с большим тактом, без ущемления чьего-либо самолюбия: Иоффе просто, как и все выступавшие до него, излагает свою точку зрения. Он не любит спокойных, мирных, анемичных семинаров, без активного обмена мнениями, без горячих высказываний.

В двадцатые годы, когда кто-нибудь из молодых уезжал на стажировку в европейские университеты, Иоффе мимоходом говорил: «Если вам не хватит денег, которые вам дали, на месте получите еще», — и улыбался. Только спустя много лет ученики его случайно узнали, что это были личные средства Иоффе, деньги, заработанные им за чтение лекций и нарочно оставленные для учебы молодежи.

Когда вышло постановление правительства об ученых степенях и званиях, Иоффе пришлось выдержать целые баталии со своими учениками, которые заявляли, что надо заниматься наукой, а не защищать диссертации. Исаак Константинович Кикоин вспоминает, как Иоффе чуть ли не силой вытащил его из лаборатории и запретил являться туда до тех пор, пока не оформит диссертацию. А потом был оппонентом на защите и так увлекся, что говорил целый час.

Физики — народ насмешливый. Процедуру защиты решили разыграть на сцене. Сочинили остроумный и довольно злой текст, распределили роли. Некоторые опасаясь, что Абрам Федорович может обидеться, пошли к нему и все рассказали.

— Чудесно, я сам буду участвовать в спектакле! — воскликнул он.

Играл он самого себя в роли председателя ученого совета — «главного инквизитора». В дело пошли его мантии — черная оксфордская и малиновая мюнхенская (Иоффе был почетным членом множества иностранных академий и научных обществ).

Иоффе никогда ни на кого не кричал, не наказывал сотрудников, не любил выговоры в приказе. Если кто-нибудь был уж очень виноват, Абрам Федорович вызывал его к себе в кабинет и говорил, не повышая голоса, казалось, малозначащие слова:

— Я не верю, что вы это сделали… Нет, вы не могли так поступить. — Почему-то такие слова действовали сильнее всяких разносов.