Физиология духа. Роман в письмах

Имейте только в виду, между прочим, на минуточку: это всего-навсего события, на которых всего-навсего стоит вся дальнейшая история. Которая и привела к нам. К тому, что мы — это мы, такие, как есть, и видим всё так, как видим. И смешнее всего, что всерьез объявляем все это, именно это и только это, приведшее к нам, галлюцинацией и вздором — мы же сами. Опираясь на что? на заключения нашего ума. Да ведь серьезно к нему относиться и можно-то только, пока он сам серьезно относится к тому, на чем стоит. Пока не объявит себя порождением галлюцинации. Вы же согласны, что “менталитет” наш порожден нашей цивилизацией. Вот мы всё видим в прямой перспективе, прямо перед собой вдаль. А китайский “пейзаж гор и вод” писал человек, который то же самое видит совсем по-другому: сверху вниз. Потому что сама его оптика порождена другим навыком смотрения. Его так его цивилизация вышколила. А нас — наша. У конфуцианца добро — это подчиняться властям и законам безоговорчно. А у нас — только если власти и законы не противоречат нашей совести. А сама эта совесть — откуда взялась такая, а не другая ? Да и совесть эта, и наша цивилизация, и все было бы другим, если бы не ничем, кроме чуда — или галлюцинации — не объяснимое обращение гонителя христиан Савла во всемирного апостола Христова Павла. Выбираем чудо — продолжаем относиться к себе серьезно. Выбираем галлюцинаторный бред — тогда мы дети бреда и так в бреду 2000 лет бредем. И даже не знаем в бреду, взаправду ли бредим, или в бреду “правду” за “бред” принимаем, до того сбрендили.

А я заявляю — никакая не галлюцинация то, что я записал. И это не как шум в ушах, как в последнее время, я Вам говорил, он все чаще и все усиливается, страшный шум во мне и вокруг. А это связный текст о том, о чем я мало знаю. Как мне об этом знать? Мой мужской опыт... о нем чего и сказать-то, все, что можно и нельзя, я Вам уже рассказал, и больше Вы ничего не добьетесь, потому что больше ничего и не было. Вот и выходит, скажите Вашей Н.Н. Хотел бы я, чтобы все было иначе, и я был бы хотя бы таким любимцем женщин, как отец (он жалуется, что у него не было случайных связей — у меня почти не было н и к а к и х).

Нет, это они сами через меня мне же подали голос. Голос из двух голосов, и тут Ваша Н.Н. как раз это почувствовала (памятник ей поставить) — одно дерево с разными дуплами, и из них оно говорит — на голоса (но не думает: а что бы это значило? рано ей ставить памятник). Оно ими говорит, я ясно говорю?

А почему — еще раз — почему — вот что ее спросите — почему они срослись в одно? я настаиваю, что это никакая не “закольцованность”, а если близнецы и есть, то не однояйцевые, как она говорит, а сиамские, о которых не скажешь даже — при двух головах у них две души или одна на двоих; и я никакой “тотальной иронии”, как ей слышится, не слышу, сколько ни напрягаюсь, в словах “жены” о том, что “муж нравится ей не тем, кто он есть, а тем, кто он не есть”; даже если это отец как бы сам о себе говорил во мне от лица “матери”, перевоплотившись, как Н.Н. предполагает (это может быть, я ведь не знаю, кто из них на самом деле через меня что говорил, может, какую-то часть каждый говорил сам от себя, какую — то — от другого, а может, там вообще нет “себя” и “другого”, а каждый чувствует другого в себе и себя в другом и еще тысячи других в себе и говорит от всякого лица, всеми голосами); ну, говорит он о себе в 3-м лице и хвалит сам себя от имени другого, ну, и почему это ирония? что уж, себя и похвалить серьезно нельзя? если я к себе спокойно отношусь как к другому и ясно вижу, что во мне хорошего? Тем более его не так уж много, глаза не разбегаются. Нет, они именно срослись, я в жизни ничего от лица другого от них не слышал, так ей и передайте от лица компетентного лица. Вот пусть она и объяснит почему. А не может, так я сам объясню.

Потому, что именно не поверили россказням о “настоящей любви”, а послушались своего чутья и поверили только в Неведомого Друга. Не в “неизвестного”, как она выражается, а — неведомого. Не в химеру, а в реальность. Вы, может, и не знаете, а вот госпожа Н.Н., начитанная в таких вещах, конечно, помнит, что в Афинах, по словам апостола Павла, тамошние жители поставили алтарь “неведомому Богу”. Вот Его-то, Того, на ком только и могут сойтись все люди — на вере в единого (но только до имени, именования Его; после называния Его по имени все всегда расходятся в вере — и они правы) Бога, — Его, а вовсе не пустое святое место, не призрак, не проекцию их неудовлетворенного чувства любви (как Ваша Н.Н. безапелляционно пишет), почувствовали и полюбили отец и “мать”.

И это Он их надо-умил, что, если Он выше всякого определения, Он — неназываем; если Он больше всякого определения, то больше даже и того, что Он — “есть” (хоть Он Сам о себе и сказал, что он есть Сущий, то есть Он есть Тот, кто — есть, но Он выше даже собственного определения). Он должен быть и не быть — одновременно.