Физиология наслаждений

Глава I. Естественная история наслаждений

В первой части этой книги я изучал наслаждения, следуя методу, принятому наукой: я придумывал не существующие в действительности деления, резал и делил то, что в природе составляет целое. Если при выполнении предпринятого мной анализа ничего не порвал и не уничтожил из элементов, подлежавших здесь научному моему ножу, мне удастся восстановить каждый из них на своем месте для следующего затем изучения этих областей нравственного мира и составления общего им синтеза.

В этой второй части моего труда мы можем насладиться зрелищем деятельной и живой природы, и, возносясь над широким нравственным миром, открытым для человека, мы увидим разбросанными по плодоносным полям и по зеленеющим скатам те же самые цветы, которые мы срывали в течение только что законченной нами экскурсии. Изучив, таким образом, цветы жизненных садов и наполнив ими гербарий этой книги, мы осмотрим места, их растившие, и моменты их роста по выходе из семечка.

Но хотя бы я и жаждал до бесконечности простора и дальних горизонтов, все же я не чувствовал бы себя способным начертать здесь всей естественной истории наслаждения и составить действительного синтеза великой мировой мозаики, со всеми украшающими ее орнаментами.

Немногие изучения, которыми я заканчиваю эти страницы, могут представить только неоконченные фрагменты здания, только слегка набросанный план того, что создать я не в силах. Я отчаялся бы в себе, если бы не сознавал значение предпринятого мной труда и, представив читателю некую фигурку из терракоты, осмелился бы радоваться его завершению. Впрочем, я был бы, может статься, счастлив, не сознавая собственного заблуждения.

Разнообразные наслаждения, исследованные мной одно за другим, почти никогда не существуют порознь, но, комбинируясь между собой, составляют более или менее сложные формулы. Некоторые наслаждения, точно определенные, носят отдельные наименования, и каждое из них могло бы стать предметом особого физиологического изучения; в состав их входит такая бездна нравственных и физических элементов, что они составляют как бы живой осколок человеческого существования; между тем как существование одинокое, как бы оно ни было сильно и многозначительно, представляет повесть только одной из фибр сердца человеческого.

Начертав здесь описание всех подобных группировок, я представил бы повесть наслаждения в ее кипучей деятельности, – но труд мой все бы оставался трудом аналитического, так сказать, синтеза, в составе которого ясно отражалась бы деятельность анатомического ножа. Не следует предполагать, однако, чтобы в труде умственном человек мог достигать того совершенства, которое рисуется ему в чудном бреду фантазии. Здесь не существует абсолютного анализа, равно как не бывает и синтеза, вполне достойного этого имени. Как бы широко я ни изучал сути наслаждений, все же труд мой оставался бы делом анализа, так как наслаждение не может существовать одиноко, и человек, который рассматривал бы его в отдельности от законного брата его – страдания и от тысячи других физических и нравственных элементов, его усложняющих, не выполнил бы ничего, кроме труда чисто аналитического. Но зачем унывать! Мы способны умом своим заглянуть за пределы материального мира, но мы не в состоянии включить весь космос в один громадный синтез. Когда, взлетев над пространством миров и поднявшись умом до области чистого понимания, мы опускаемся, чтобы отдохнуть, сомкнув концы круга, мы не в силах бываем свести вместе оконечностей неопределенной линии иначе как посредством недоступной уму тайны. Мы смыкаем умственный круг свой в смиренном сознании собственного неведения.