Физиология наслаждений

Я не признаю статистических выводов в деле определения наслаждений. Природа людей не допускает ни двух радостей, совершенно идентичных, ни даже схожих между собой. Сознания человеческие нет возможности поделить на цифры и нельзя слагать из них более или менее правдоподобных сумм. Память наша – это единственное звено, связующее наше вчерашнее «Я» с тем, чем мы будем завтра; не в состоянии представить нам точной фотографии умственного существа нашего, так как мы едва ли бываем способны сличить два момента своего существования.

Когда мы, испытывая во второй раз какое-либо наслаждение, усиливаемся сопоставить его с другим, подобным ему и вчера только испытанным нами, мы пользуемся и памятью настоящего дня, и сознанием настоящего дня, уже далеко ушедшим от того, чем вчера еще были полны и сознание, и память. Кто способен приостановить ход вечного передвижения внутри нас и вечную вибрацию сотни тысяч клеточек и тканей?

Глава VIII. О наслаждении в микрокосмосе оживленной материи. Философия наслаждений

Если бы и существовала возможность определить суть жизни с математической точностью, люди все же не умели бы обозначить с достоверностью той линии, которая должна разделять области живой материи и той, которая лишена жизни. Блаженные личности, мирно покоящиеся за сомкнутыми ими самими твердынями общих определений, согласились бы охотно исковеркать природу и урезать все мироздание, только бы втиснуть то и другое в тесный кругозор своих понятий. Подобные люди не питают ни малейшего сомнения в том, что за пределами мира животных и растений, жизнь распространяет теплые эманации свои еще на громадные протяжения; они, пожалуй, смеялись бы над тем, кто начал бы привлекать их внимание к пределам всего живого, где, условившись сначала в значении понятий и слов, мы могли бы отчетливо обозначить естественные грани этих областей.

Другие люди, наоборот, увлекаемые собственной фантазией и, будучи от природы сторонниками всего того, что идет вразрез с верованиями большинства, считают живым все, что движется, все, что растет и размножается. Предполагая, что нет возможности отказать в присутствии жизни всему сотворенному, они заверяют, что жизнь, изменяясь только по образу и количеству, упитывает все мироздание своими плодотворными соками.

Нас завлекают оба эти поверья не столько силой деспотизма старых традиций и чисто общественного мнения, сколько в силу медленного и непреодолимого влияния собственной нашей организации. В тумане, произведенном в мозгах наших всей этой высшей метафизикой, мы способны, при помощи ухищрения диалектики, защищать оба этих мнения как возможные и даже вероятные, так как заключения разума не идут вразрез ни с одной из них. Жизнь, может статься, вовсе не есть коллективный факт, сведенный к одному понятию только силой умственного анализирующего труда; это может быть только отблеск нашего «Я», брошенный нами на весь окружающий нас мир. Жизненность может быть только бесконечным распространением в неопределенную даль той вибрации, которой полна глина, из которой составлено существо наше.

Попробую придать этой концепции форму, более близкую к миру ощущений: человек невольно разыскивал тварей, наиболее сходных с ним, в основных актах существования и, нисходя за тем все ниже и ниже по градациям естества, он дошел, наконец, до последних из звеньев великой цепи создания, до творений, в которых он не мог уже находить никакого сродства с собой. Чтобы обозначить чем-либо, в виде стенографического знака, эту работу собственной интеллигенции или скорее эту находку мозгов своих, он изобрел концепции жизненности, которая, соразмеряясь со слабостью его понимания, тешила его младенческое самодовольство и затем не давала ему восходить впоследствии до концепций более широких, до космического созерцания явлений естества.

Жизнь, во всяком случае, проникая собою все сотворенное, несомненно, часто концентрируется в том или другом пункте, оплодотворяя данный клочок материи или обособляет его, и он, став индивидуумом, движется изолированно в атмосфере, не связанный с остальным миром ничем, кроме тех сил, которые проникают в него как в часть громадного целого. Чем более выделяется микрокосмос этот из великого космоса, из которого получены им и внешний образ, и жизнь, чем пространнее индивидуальный его горизонт, вечно борющийся с охватывающей его окружностью, тем определеннее формулируется в нем концепция жизни. Сложность организованных сил, сосредоточенных в особи, находящейся в вечном передвижении и в постоянном процессе видоизменения, – вот, быть может, точнейшая формула живой материи.

«Время можно назвать коллективной жизнью мироздания, а жизнь – временным сверканием организованного микрокосмоса».