Физиология вкуса

Из первооснов простейшей психологии нам известно, что душу можно впечатлить лишь при посредстве подвластных ей органов, которые устанавливают ее отношения с внешними объектами; отсюда следует, что, если эти органы плохо сохранились, плохо восстановились или раздражены, это состояние деградации неизбежно оказывает влияние и на ощущения, которые при случае тоже становятся посредниками интеллектуальных операций.

Именно то, как обычно происходит и особенно как заканчивается пищеварение, чаще всего и делает нас унылыми или веселыми, неразговорчивыми или словоохотливыми, угрюмыми или меланхоличными, притом что сами мы не осознаем причины этого, а главное – не способны изменить свое настроение.

В этом отношении весь цивилизованный род людской можно разделить на три большие категории: упорядоченные, сдержанные, расслабленные.

Из опыта известно, что все те, кто оказался в каждой из этих категорий, не только имеют схожие природные предрасположенности и общие естественные наклонности, но еще и сходным образом выполняют задачи, которые случай возлагал на них в течение жизни.

Поясню на примере, взяв его из пространной области литературы. Я полагаю, что чаще всего именно желудок диктует литераторам выбор жанра.

С этой точки зрения комические поэты должны быть среди упорядоченных, трагические – среди сдержанных, а элегические и пасторальные – среди расслабленных; отсюда следует, что самого слезливого поэта отделяет от самого комического лишь некий пищеварительный градус.

Судя о храбрости именно на основании этого принципа, в те времена, когда принц Евгений Савойский причинял величайшее зло Франции, кто-то из придворных Людовика XIV воскликнул: «О! Если бы я мог наслать на него недельный понос! Я превратил бы его в величайшего за…нца Европы!»

«Поспешим бросить в бой наших солдат, – говаривал некий английский генерал, – пока у них желудок еще набит мясом».

Пищеварение у молодых людей часто сопровождается легкой дрожью, а у стариков довольно сильной сонливостью.

В первом случае природа убирает тепло с поверхностей, чтобы использовать его в своей внутренней лаборатории; во втором – ослабленной возрастом силы уже не хватает и для работы пищеварения, и для возбуждения чувств.

В первые моменты пищеварения опасно предаваться умственному труду, еще опаснее в этом смысле эротические наслаждения. Мощное течение в сторону столичных кладбищ каждый год уносит туда сотни мужчин, которые, хорошо пообедав, а порой даже слишком хорошо пообедав, не сумели вовремя закрыть глаза и заткнуть себе уши.

В этом наблюдении содержится предостережение даже для молодежи, которой все нипочем, совет для зрелых мужчин, забывающих, что время никогда не стоит на месте, и уголовная кара для тех, кто оказался не с той стороны пятидесятилетнего рубежа (on the wrong side of fifty).

Некоторые люди бывают раздражительны все то время, пока у них длится пищеварение; не стоит в этот момент подсовывать им проекты или просить их о снисхождении.

К их числу относился маршал Огро: в первый час после обеда он буквально истреблял все вокруг – и друзей и врагов.

Однажды я сам слышал, как он говорил, что в армии есть два человека, которых он как генерал-аншеф всегда волен расстрелять, а именно: главный комиссар-распорядитель и начальник его штаба. Присутствовали оба; генерал Шерен ответил мягко, но остроумно; распорядитель не ответил ничего, хотя, возможно, что-то при этом подумал.

Я был в то время прикомандирован к его штабу, так что мой прибор всегда держали на столе; но я редко приходил, остерегаясь этих периодически налетавших шквалов и не желая, чтобы одно лишнее слово отправило меня томиться в тюрьму.

С тех пор я часто встречал его в Париже, и поскольку он непременно высказывал мне сожаление, что не видит меня чаще, то я не стал скрывать от него причину. Мы вместе над этим посмеялись; однако он почти признался мне, что я был не так уж и не прав.

А в те времена мы стояли в Оффенбурге, и в штабе жаловались, что нам не подают ни дичи, ни рыбы.

Эта жалоба была обоснованна, ибо таково общепринятое правило: так уж повелось, что победители должны получать хороший стол за счет побежденных. Поэтому я в тот же день написал местному лесничему весьма вежливое письмо, указав ему на недуг и прописав лекарство.

Лесничий оказался старым солдафоном, длинным, сухопарым и чернявым, он терпеть нас не мог и не жаловал из опасения, как бы мы всерьез не обосновались на его территории. Так что его ответ был почти отрицательным и полным уклончивых отговорок. Дескать, лесники разбежались из страха перед нашими солдатами, рыбаки перестали подчиняться, воды слишком вздулись и т. д. и т. д.

Эти столь уважительные причины я оспаривать не стал, но отправил к нему на постой десять гренадеров, чтобы он поселил их у себя и кормил вволю до нового приказа, то есть на срок совершенно неопределенный.