Физиология вкуса

Я: Вот он, сударь, теперь у вас под рукой.

Толстяк: Но вы ведь наверняка себе тоже положите? Здесь хватит на двоих, а после нас хоть потоп.

Я: Нет, я воздержусь; картофель я ценю лишь как защитное средство от голода, а вообще-то, нахожу его в высшей степени пресным.

Толстяк: Гастрономическая ересь! Нет ничего лучше картофеля; я-то ем его в любом виде, а если он появляется и при второй подаче, будь то по-лионски, будь то в виде суфле, потребую соблюдения моих прав.

Толстая дама: Будьте так добры, пошлите для меня за фасолью по-суассонски, я вижу ее на том конце стола.

Я (выполнив ее просьбу и тихонько пропев на известный мотив):

Суассонцам что за боль,
Коль растет у них фасоль…

Толстуха: Не шутите так, для того края фасоль – настоящее сокровище. Париж делает на этом значительные суммы. Я прошу вас пощадить и мелкие болотные бобы, их еще называют английскими; когда они еще зеленые – это просто объедение, пища богов.

Я: Анафема фасоли! Анафема болотным бобам!

Толстуха (решительно): Начхать мне на вашу анафему; уж не считаете ли вы себя Вселенским собором?

Я (обращаясь к другой полной даме): Поздравляю вас, мадам, вы так и пышете здоровьем; мне кажется, вы немного поправились с того последнего раза, когда я имел честь видеть вас?

Полная дама: Вероятно, это благодаря моей новой диете.

Я: Какой же?

Полная дама: Я уже некоторое время завтракаю вкусным жирным супом, одна чашка, как для двоих, да какого супа! Ложка стоймя стоит.

Я (обращаясь к другой даме): Мадам, если ваши глаза меня не обманывают, вы не прочь отведать кусочек этой шарлотки? Я разрежу ее в вашу честь.

Толстуха: А вот и нет, сударь! Мои глаза вас все-таки обманули, тут есть кое-что получше, и оба мужского рода: вот этот рисовый пирог с золотистыми боками и тот гигантский савойский бисквит. Да будет вам известно, я просто обожаю сладкую выпечку.

Джеймс Гилрей. Противостояние сферы и плоскости. Сатирическая гравюра. 1792

Я (обращаясь к другой даме): Пока на том конце говорят о политике, не желаете ли, мадам, чтобы я попросил принести для вас вон тот круглый торт с миндальным кремом?

Толстуха: С большой охотой: для меня нет ничего лучше тортов и пирожных. У нас снимает квартиру кондитер, и я думаю, что мы с дочерью проедаем все, что он платит за жилье, а может, и больше.

Я (присмотревшись к сидящей рядом юной особе): Вам очень на пользу эта диета, мадам, ваша дочь – очень красивая барышня, во всеоружии.

Толстуха: Ну вот! Представляете, подруги иногда ей говорят, что она чересчур полная!

Я: Быть может, из зависти?..

Толстуха: Вполне возможно. Впрочем, я выдаю ее замуж, а после первого ребенка все встанет на свои места.

При помощи подобных речей я прояснял теорию, элементы которой взял вне рода человеческого, а именно: главная причина излишней полноты – это всегда перегруженный мучными и крахмалистыми продуктами режим питания, и я убедился, что один и тот же режим всегда приводит к одинаковым результатам.

Действительно, плотоядные животные никогда не жиреют (посмотрите на волков, шакалов, хищных птиц, воронов и т. д.).

Травоядные тоже редко жиреют, по крайней мере до тех пор, пока возраст не вынудит их к малой подвижности; и наоборот, они быстро жиреют в любое время, если их кормят картофелем, зерном или всякого рода мукой.

Тучность никогда не встретишь ни у дикарей, ни в общественных классах, где работают ради еды и где едят лишь для поддержания жизни.

Причины тучности

100. Согласно предыдущим наблюдениям, точность которых каждый может проверить, главные причины тучности определить легко.

Первая – это природная предрасположенность индивида. Почти все люди рождаются с какими-нибудь предрасположенностями, которые накладывают свой отпечаток на его облик. Из сотни людей, умирающих от легочных болезней, девяносто имеют темные волосы, длинное лицо и острый нос. Из сотни толстяков у девяноста укороченное лицо, круглые глаза и притупленный нос.

Так что в самом деле бывают люди, некоторым образом приуготованные к тучности, у них при прочих равных условиях пищеварительная система вырабатывает гораздо большее количество жира.

Эта физическая истина, которая, я глубоко убежден, досадным образом влияет на мою манеру видеть вещи в некоторых случаях.