Физкультура и литература

Учитель, встав за кафедру, и как бы угрожая небесам, вознес киянок вверх, и через мгновение, с яростью психически больного человека, опустил его на свой журнал. На свой Персонал джорнал. Вначале было слово. И слово это – "киянок". И ударил он по пустоте, разбив её на мельчайшие атомы, раздолбив в стене черную дыру. И повылазили из неё коричневые тараканы. Ибо только тараканы могут жить в условиях, в которых не может жить никто другой. И киянок бил по ним, не щадя живота своего. И плющились их тела, и взрывались внутренности. А одному размозжили голову, но он уполз и спрятался за обоями. И жил там ещё девять дней, пока не умер от голода.

Мы и не догадывались, что у нашего учителя есть характер. Он сидел где-то глубоко-глубоко, и в этот прекрасный день, разломав наледь, всплыл на поверхность. Он показал нам, у кого здесь стальные яйца. Нет, конечно, не в прямом смысле. Он просто показал нам, кто в доме хозяин. Он показал нам, кто здесь бьёт киянкой по учительскому журналу. Ни вы, ни я, ни тот маленький говнюк за последней партой. Трудовик бьёт, мать вашу.

У нас челюсти на лбы повылазили. А глаза отвисли. Вот это номер. Учитель установил в классе гробовую тишину. Для чего он это сделал? Он и сам не знал. Но ему понравился результат. Возможно, впервые в жизни, его боялись. Растрескавшиеся обветренные губы трудовика ощутили сладкий вкус победы. Все мы знаем, что власть развращает человека. Но если человек и без того развращен, то что тогда с ним произойдет? Обратный процесс? Такой человек теряет власть. Почему? Да потому что у учителя трудов изначально нет никакой власти. Ни над собой, ни над кем-либо еще. Мы молчали, потому что не могли рассмеяться ему в лицо. Хоть мы и были жестоки, но это могло убить его. А наши юные сердца ещё не были готовы к такому серьёзному поступку. Пришлось затыкать рот, отворачиваться, опускать очи долу. Сдержанность – одно из величайших качеств, которые могут пригодиться в жизни. Спасибо учителю за то, что он, хоть и не по своему желанию, неумышленно, нечаянно, научил меня сдерживать себя. Мы доканывали его методично. Гвоздь за гвоздём. Стежок за стежком. Нельзя было сразу вывалить на него все бедствия и потехи, он бы не выдержал и слетел с катушек и, поминай, как звали. До сих пор не помню, как его звали. Трудовик, он и в Африке трудовик. Сказать честно, за все время обучения трудовиков было несколько. Но все они как-то слились воедино. Слиплись. Сублимировались. Мутировали. И теперь предстают передо мной как общее понятие. Как философская категория. Трудовик как материя. Критика чистого трудовика, перефразируя Канта. А точнее, критика грязного трудовика, так как, ему по трудовым обязанностям необходимо быть грязным. Не важно, будь у него грязные пальцы или грязные мысли – все едино! Двуединство трудовика. Грязные пальцы, грязные мысли. Категория бытия. Быть трудовиком.

Учитель обозрел свою паству. Киянок сверкал в его культе. Шумно вобрав в себя пыльный воздух мастерской, он сообщил нам, что мы должны делать и чего не должны. По этому поводу, я скажу только одно слово: "Зря". Человеку, а тем более ребенку, не надо знать того, чего ему нельзя делать. Потому что он обязательно станет это делать. Это же логично. Но учитель трудов был не в ладах с логикой, иначе бы он и не стал трудовиком. Он сказал: «Не шумите и не получите по шее». А нам послышалось: «Пожалуйста, стучите киянками по столам, мне радостен и приятственен этот звук». Ну надо, так надо. Как только учитель ушёл освежиться огуречным лосьоном, мы, не мудрствуя лукаво, стали херачить киянками по столам. Как стахановцы. Только щепки летели. Среди грохота мы расслышали, как в подсобке на обитый жестью пол рухнул мешок гнилых костей. Стук прекратился. Через секунду в мастерскую ворвался учитель. Из его ушей ручейками сбегала сукровица. Но это было нормальным явлением, побочным действием приёма алкогольсодержащей продукции.