— Куда он удрал, Граф?
— Я так полагаю, тебя искать отправился, — ответил он.
— А вы не могли его спугнуть? — спросил я и добавил язвительно: — Сладкая парочка.
— Если и спугнули, то далеко он не уйдет.
— Это я знаю, но не хило бы пошарить по окрестностям, — сказал я. — Он приехал на белом четыреста двадцать третьем «Москвиче», номер…
— Знаю я эту машину, — откликнулся Третьяковский. — Пойду, посмотрю, на месте ли она. Если нет, значит, он пытается сбежать.
— Хорошо. А я пока в лабораторию загляну.
— Давай! Я тоже туда подойду.
— Не стоит, там в засаде Михайлов сидит. Лучше жди меня здесь.
— Мальчики! — капризно надула губки актриса. — А может, ну его, этого вашего Курбатова… Давайте проведем время с кайфом… Я и бутылочку коньячку захватила и вообще…
И она потянула с плеча лямку комбинашки. Подмигнув Графу, я сгреб с тумбочки бутылку пятизвездочного и мы с лжеклассиком, не произнеся ни слова, выкатились в коридор, зашагали к лестнице. Там я свернул крышку с бутылки, протянул ее Третьяковскому. Он приложился к горлышку и вернул пузырь мне.
— Ловко ты загримировался, — сказал я, отхлебывая в свою очередь. — Не узнал тебя там, у зеркала. Да и потом — тоже.
— Профессиональные навыки, — откликнулся лжеклассик. — Я ведь актер по первому образованию. Учился вместе с Таськой и даже имел глупость жениться на ней на третьем курсе.
— Выходит, я помешал твоему свиданию с женой!
— Мы уже больше десяти лет в разводе, — пробормотал он. — Наоборот, спасибо, что выдернул из похотливых лап этой липучки.
Выйдя на улицу, мы разошлись. Граф отправился на поиски курбатовского автомобиля, а я опять нырнул в подвал. Отворив дверь лаборатории, понял, что моя ловушка сработала. Надо думать, что увидев коробку с надписью «ВИТЬКУ», майор поинтересовался содержимым, и теперь, сотрясаясь, словно в эпилептическом припадке, пытается оторваться от бешено вращающегося на полу «сторожа». Выглядит он при этом прескверно — в лице не кровинки, на губах пена, глаза закачены.
Видно, что он на грани обморока и борется с дьявольской игрушкой только на остатках огромной силы воли. Я подошел к нему, пинком отшвырнул волчок в дальний угол. Освобожденный Курбатов ничком повалился на бетонный пол, покрытый линолеумом. Перевернув бедолагу на спину, я взял его под мышки и подтащил к стене, возле которой усадил, прислонив спиной к кафелю. Затем, похлопал поверженного коллегу по щекам. Не помогло. Пришлось влить в него глоток спиртного. Закашлявшись, Витек пришел в себя. Зрачки его вернулись из-под век, в глазах появилось осмысленное выражение.
— Че-ерт, дьявол, мать твою… — простонал трудовик.
— Очухался?
— Чтоб тебе… Что это за хренотень?..
— Эта, как ты изволил выразится, хренотень, называется «сторожем», и изготовлена одним из моих учеников… Ты же интересовался?
— Это то, что ты мне обещал показать…
— И как видишь, Витек, не обманул! Этот волчок' идеальный сторож, как мне объяснили. Любой человек, если он не слепой, конечно, просто не может не взять в руки такую премилую вещицу. И если человек этот чужой, то вырваться самостоятельно он уже не сумеет…
— Зачем ты это сделал, физрук? Что тебе от меня нужно?
— Да мне, в общем, ничего не нужно, — сказал я. — Кроме — правды.
— Какой еще правды?
— А вот такой, — сказал я и сунул ему в руку кристалл правды. — Ты узнал Кривошеину?
— Узнал, но это не может быть она…
— Откуда ты это знаешь?
— Потому, что она сидит на Лубянке.
— Что тебя с нею связывает?
— Я был сотрудником резидентуры в Западном Берлине, в начале шестидесятых… — медленно заговорил он, словно загипнотизированный. — Мой оперативный псевдоним Ганс Венцель… По легенде, я бывший офицер полиции, который был уволен из-за своих реваншистских взглядов… И меня знают в кругах, близких к неонацистам…
Я видел, как из-за стеклянного шкафа вышел полковник и остановился напротив, но Курбатов не обратил на него внимания. Он продолжал свой рассказ, неожиданно перейдя к повествовательной манере: