Физрук-7: назад в СССР

Прежде, чем поехать домой, я заскочил в «Универсам» и набрал дефицитной жратвы и выпивки на всю ораву «иностранцев». Дома я перекусил на скорую руку и начал подбирать себе гардероб. Особо я не мудрствовал. По легенде — я решил заскочить в пансионат только для того, чтобы показать Курбатову «штуковину», ведать не ведая, что там будет сабантуй для приезжих иностранцев. Так что я просто надел джинсы, свежую, но не самую лучшую свою сорочку, туфли, ну и примелькавшуюся уже, тому же Витьку, куртку. В ее внутренний карман я положил «ТТ», хотя надеялся, что обойдется без эксцессов. Сарбакан и «портсигар» брать не стал. На всякий случай.

Без десяти шесть в дверь позвонили. Я открыл. На небольшой лестничной площадке стояли шкафы — два метра в длину и полтора — в плечах.

— Привет! — сказал один из них. — Терентий Жорыч прислал.

— Привет! — откликнулся я. — Заходите!

— Мужики во дворе подождут.

— Ну тогда ты заходи.

— Семен! — представился он, втиснувшись в мою прихожую.

— Александр!

Рукопожатие у него будь здоров, но я тоже не лыком шит.

— Ну чо делать-то надо?

Я ему объяснил. Бугай хмыкнул.

— Цирк!.. Ну ладно, растолкую мужикам… С тебя — штукарь.

— Сразу, после работы рассчитаюсь.

— Куда денешься, — пробурчал он. — Мы поехали… Расставлю там парней по точкам…

И он выдвинулся обратно на лестничную клетку. Я взял деньги, чтобы расплатиться с артистами и борцами, надел куртку и тоже вышел из квартиры. Во дворе уже толклись действующие лица, они же исполнители. Одеты были артисты соответствующе и вживаясь в роль, галдели на какой-то тарабарщине. От кучки соратников по искусству отделилась… Я даже вздрогнул. Эсмеральда Робертовна Кривошеина, собственной персоной. И лишь всмотревшись, я понял, что это не она.

— Ну что, похожа? — спросила актриса голосом «королевы постельных клопов».

— До омерзения! — признался я.

— Тебе бы театральным критиком быть, — проворчала Неголая. — Ладно, творческую задачу я перед своими поставила. С тебя — все прочее.

В этот момент к нашему двору подъехал «Икарус». Липовые иностранцы сообразили, что это за ними и повалили на посадку. Моя «Волга» тоже стояла за воротами, так что я отправился следом. Из автобуса вышел шофер. Он хоть и не артист, а узнать в этом пожилом грузноватом мужчине в кожаной потертой куртке и кепарике полковника КГБ Евксентия Григорьевича Михайлова было мудрено. Он оглядел галдящих «иностранцев», которые полезли в автобус и потянул из кармана пачку «Беломора». Я подошел к нему.

— Возникло небольшое осложнение, — пробурчал он, когда мы с ним обменялись рукопожатиями. — Даже я ничего изменить не мог.

— Что случилось?

— Да черт бы побрал этих передовиков, — не патриотично высказался начальник местного Управления. — Съезд у них был, районный, а теперь — гудеж в пансионате…

— Так это даже лучше, Евксентий Георгиевич! — сказал. — Там у них, небось, мужики и бабы за сорок, а мы им, так сказать, молодую, горячую кровь вольем в старые жилы.

— Да, ты прав! — кивнул он. — Поехали!

— Я на своей, за вами!

Михайлов полез на водительское место, а я заглянул в салон, поманил пальцем Лжекривошеину. Выманил ее на улицу.

— Садись в «Волгу», со мною поедешь.

Спорить актриса не стала, забралась в салон. Пассажирские двери «Икаруса» закрылись и тяжело раскачиваясь на рессорах, он выкатил на проезжу часть. Мы с Таисией — за ним.

— Там, в пансионате, гуляют участники районного съезда передовиков, — заговорил я. — Для пущего хаоса, надо чтобы твои коллеги растворились среди них. Ты же до нужного момента будешь со мною.

— Коллегам все едино, с кем бухать и развратничать, — цинично заметила Неголая. — А вот что я буду с этого иметь, кроме денег?

— Разберемся.

К помпезному зданию пансионата «Загородный» мы подъехали уже в кромешной темноте. Главный корпус был освещен только в правом крыле. Со всех сторон его окружал парк. В окутавшем деревья и кусты густом ночном тумане были едва различимы разноцветные туши автомобилей, припаркованных у парадного крыльца, на широких ступенях которого белели громадные гипсовые вазоны. Вслед за основной группой участников представления, мы с Таисией поднялись к входной двери, рядом с которой валялся толстяк в костюме, пошитом, видать, еще во времена Хрущева. Я наклонился над лежащим.

— Живой! Только пьян вдребезги…

— Гегемон гуляет, — с мрачным презрением пробормотала актриса.

— Как можно! — хмыкнул я. — Это же передовик производства! Знаменосец коммунизма…

— Пьяная скотина он, а не знаменосец… — процедила моя спутница сквозь зубы.

И я понял, что Неголая уже в роли — глупой, жадной, презирающей честный труд «королевы постельных клопов».