Физрук-7: назад в СССР

Однако, прежде, чем покинуть лабораторию, я вытащил из кармана авторучку и написал на коробке крупными буквами «ВИТЬКУ», а потом поспешил на второй этаж. Музыка звучала тише, зато слышался звон бокалов и чавканье. Ага, выходит, добрались передовики и лжеиностранцы до привезенной мною жратвы и выпивки. Я заглянул в красный уголок, превращенный в банкетный зал. Со столов были убраны пустые бутылки и грязные тарелки. Несколько девушек, одетых как официантки, расставляли чистую посуду, раскладывая на них еду, и открывали бутылки.

У гостей пансионата не хватало терпения дождаться, покуда девушки накроют столы, они рвали жрачку едва ли у них из рук. Как ни вглядывался я в лица присутствующих, ни Лжекривошеиной, ни Витька среди них не обнаруживал. Кстати, желтокожего хлыща тоже не было. Придется обыскивать весь пансионат. Я снова принялся заглядывать в одну комнату за другой. Пусто. Черт бы их побрал! Куда они все подевались?.. Да еще втроем! Неужто ненасытная нимфоманка Неголая замутила тройничок с майором и своим партнером по танцу?

— Вам помочь, товарищ? — раздался позади меня приятный женский голос.

Я оглянулся. Это была одна из официанток. Симпатичная деваха.

— Простите, как вас зовут?

— Стеша, — почему-то смутившись ответила она.

— Стеша, вы случайно не видели? Отсюда не выходили трое — молодая женщина и двое мужчин, лет одному около сорока или чуть больше, а второму — немного за пятьдесят?

— Видела, — кивнула она. — То есть, как выходили отсюда — не видела… Я их встретила у входа в левое крыло… Я еще сказала им, что туда нельзя, там сейчас ремонт, но они не отреагировали… Я уже хотела пожаловаться Елена Павловне, нашему администратору, но потом махнула рукой. Мне и здесь работы хватает… Вон сколько всякого безобразия… Солидные люди, передовики, иностранцы, а что творят…

— Спасибо, Стеша! — прервал я ее жалобы и бросился к лестнице.

В другое крыло можно было попасть только через вестибюль. Я бегом миновал его и снова поднялся на второй этаж. Здесь было темно, хоть глаз выколи, я едва не сшиб какое-то ведро. Постоял, проморгался, увидел в слабом свете, проникающем с лестницы, смутные силуэты стремянки, кистей на длинных палках и больших металлических банок. Пахло краской и свежей побелкой. Как же они здесь пробрались? Или они в полуподвале? Я двинулся вспять.

Вход в полуподвал левого крыла оказался с противоположной стороны от входа — в правое. Я пошел вдоль дверей, дергая их за ручки. Большинство номеров было заперто. Только дверь с номером 11 поддалась моим усилиям. Я приотворил ее и услышал голоса. Говорили двое — мужчина и женщина. Я бы закрыл дверь обратно, если бы они не были мне знакомы. Женщина — это, несомненно, актриса Литейского театра драмы и комедии Таисия Неголая, а мужчина… лжеклассик Евграф Третьяковский.

— Я так и не поняла, что ты здесь делаешь? — спросила она.

— А ты?

— Я — играю!

— И со мною — тоже?

— Ты же знаешь, я всегда играю, — ответила актриса, — но ведь ты тоже бродишь по этому вертепу с чужим лицом.

— Ладно, оставим это.

Стало слышно, как вжикнула молния. Я уже слышал сегодня этот звук, когда Таисия расстегивала и застегивала молнию на своей юбке. Похоже, они собираются заняться любовью. Это их дело, но я должен узнать, куда подевался Курбатов, во что бы то ни стало. Даже если придется помешать этим голубкам курлыкать. Поэтому я прикрыл дверь, а потом негромко постучал. Несколько мгновений ничего не происходило, потом я услышал скрип половиц под тяжелыми мужскими шагами, дверь распахнулась во всю ширь. Я опешил. Передо мною стоял тот самый желтолицый тип.

— А, это ты! — проговорил он голосом Графа. — Заходи.

Он посторонился, пропуская меня в комнату, и без предупреждения зажег свет. Я увидел обычный пансионатский номер, застеленную кровать и Лжекривошеину в одной комбинашке. Актрису явно не удалось застать врасплох. Она усмехнулась, уселась на койку, взяла с тумбочки пачку «Родопи», выбила сигарету, щелкнула зажигалкой, и закурила. Мое присутствие ее совершенно не смущало. Как явно не смущало и то, что наша с ней общая постель еще не успела остыть.

— Где Курбатов? — без обиняков спросил ее я, обращаясь к Третьяковскому.

Тот промолчал, зато отозвалась актриса.

— Если ты про этого типуса, который должен был узнать во мне Эсмирку? — спросила она.

— Да! Он тебя видел⁈

— Ага… Вытаращил глаза. Потом подскочил, схватил за руку, выволок в коридор, забросал вопросами, дескать, откуда ты взялась, тебя что, выпустили, почему с иностранцами?

— А ты?

— Как ты и хотел, начала импровизировать, но текст отыграла слово в слово. Сказала, что мне удалось вырваться, что друзья в посольстве переправили меня через сухопутный коридор, но пришлось вернуться вместе с делегацией зарубежных театральных деятелей. Графуша помог, подыграл. Тащился за нами, бурчал что-то на английском, ни дать ни взять — Отелло, дож венецианский. Мы забрели в это крыло, только на втором этаже… Девушка-подавальщица пыталась нас остановить, но мы ее проигнорировали…

— А потом?

— Потом он сорвался и куда-то удрал. А мы, с Графушей, сюда забрели…