Физрук-9: назад в СССР (СИ)

— Наши членистоногие предки вышли на сушу раньше ваших хордовых предков. Соответственно и стартовали мы раньше. Во влажных лесах карбона мы получили возможность достичь прежде невиданных размеров. В засушливых пустошах пермского периода научились выживать и мимикрировать. Триас, юра и мел дали нам урок смирения, ведь конкурировать с рептилиями, которые завоевали сушу, воду и воздух по силе, ловкости и размерам мы не могли. Пришлось совершенствовать интеллект. Одни из нас предпочли коллективный разум, как муравьи и пчелы. Другие решили, что узкая специализация и малый размер — самая успешная эволюционная стратегия. И только небольшая клада инсектоморфов пошла по самому трудному пути — копить знания и применять их не столько для выживания, сколько — для самосовершенствования. Когда из всего разнообразия млекопитающих кайнозоя выделилась небольшая группа чрезвычайно смышленых приматов, мы поняли, что отныне не одни на планете, но путь к взаимопониманию оказался очень трудным и не окончен до сих пор.

— Все это красиво, да только как-то не вяжется с существованием Жнецов. Один из них сегодня прямо на моих глазах унес человека.

— У вас тоже есть военные и милиция.

— Военные — для войны, а милиция для того, чтобы пресекать правонарушения, а не карать. Для этого существуют закон и суд.

— Спасибо, я изучал структуры человеческого общества, — поскреб по хитину человек-оса. — Скажите, вы можете подойти к представителю власти и потребовать от него отпустить, например, взятого с поличным карманника?

— Нет, но я вправе требовать от правоохранительных органов объективного расследования, а от суда — справедливого наказания.

— Вы полагаете, что у нас иначе?

— Мы, люди, вне вашей юрисдикции.

— А мы — вне вашей. Однако на нас вы ставите капканы, а потом стреляете по машине на которой везут одного из нас.

— Это делают не лучшие представители нашего вида.

— Кстати, Жнец схватил человека, который хотел вас убить.

— Это верно, но я слышал, как он кричит от боли.

— Тот, кто покушался на вас, жив. Можете не беспокоиться. Вы правы, мы не имеем права решать, кто из людей прав, а кто — виноват. Да и собственно Жнецы существуют вовсе не для того, чтобы вершить суд и расправу.

— А для чего же?

— Вы действительно хотите это знать? Учтите, истина может повергнуть вас в моральный шок.

— Да! — с пьяной самоуверенностью произносит Философ. — Хочу.

— Жнецы существуют для того, чтобы уничтожать негодные всходы.

— Какие еще всходы?

— Вы должны понять, что наше сообщество устроено совершенно иначе, нежели ваше. Для вас жизнь человека ценна сама по себе. И те, кто полагает иначе, считаются у вас извергами рода человеческого и подлежат уничтожению.

— Верно. Я и сам немало отправил таких извергов к праотцами. Вот этими самыми руками.

— Это потому, что вы, млекопитающие чрезвычайно привязаны к своему потомству и к тому же чисто физические недостатки для вас не являются препятствием к развитию интеллекта и способностей, которыми так славится ваша раса, вы сохраняете даже умственно неполноценных особей. Мы себе не можем позволить такой роскоши, как сохранять уродливое, слабое, не способное к развитию своего интеллекта потомство. Вот в чем заключается функция Жнецов — они истребляют тех, кто явил на последней стадии ароморфоза свою неполноценность, а следовательно могут передать дефектные гены в следующие поколения, чего следует избегать, иначе мы выродимся и вымрем.

Возвращается Тельма. Она протягивает человеку-осе сверток. Тот принимает его верхними конечностями и встает.

— Я должен уйти, — сообщает он. — Спасибо за увлекательную беседу.

И удаляется, забрав с собой незримую паутину, которая окутывала зал. Голоса людей и музыка становятся громче, а движения — уверенней. Даже соседи Философа по столику зашевелились, словно им скомандовали — отомри!

— Почему никто не замечает, что это не человек? — бормочет Философ.

— А почему ты не заметил тогда, на заброшенной электростанции, что Мастер вовсе не человек? — отвечает девушка. — Да и в санатории ты тоже не всегда видел перед собой гигантское насекомое. Верно?

— Ну так тому виной недостаточность освещения. А здесь — полно света!

— Дело не в свете, а в убежденности. Люди видят то, что хотят видеть.

— Это точно! — подхватывает художник, которого до этого момента совершенно не интересовало о чем идет разговор. — Как ни лезь из кожи вон, как ни старайся передать людям свое видение мира, они все равно будут видеть в твоих картинах только то, что хотят видеть. А большинство и вовсе ничего не видит.

К столу подходит официант — отец Игоря. Философ лезет за бумажником, полагая, что пришла пора расплатиться, но оказывается, что у Михаила совсем иная цель.

— Извините, товарищи, — говорит он. — Евграф Евграфович, можно вас на минутку?

— Да, конечно!

Философ поднимается. Отходит с официантом в сторонку.

— Слушай, — говорит ему Михаил, переходя на «ты», как принято у старых фронтовиков. — Ребята пропали!

— Как это — пропали?

— Да понимаешь, ты же сюда моего сынишку привел?

— Да, привел.