Фладд

Недовольная Агнесса с тряпкой в руке вышла из кухни. Когда отец Ангуин упомянул о сороке, он ведь имел в виду не ее? Только сам епископ знал о готовящемся визите. И возможно, епископские подхалимы. Но не она, мисс Демпси, а значит, она не могла рассказать, намекнуть, раскрыть глаза «Дщерям Марии» или кому-либо еще в приходе. Знай она что-нибудь, так бы и поступила. Если бы сочла нужным. Она сама выбирает, с кем поделиться. Мисс Демпси исполняла роль посредника между церковью, монастырем и остальным миром. Добывать сведения было ее истинным призванием, и она по собственному усмотрению решала, как ими распорядиться. Будь ее воля, мисс Демпси подслушивала бы даже в исповедальне, и она частенько задумывалась, как бы это устроить.

Оставшись в одиночестве, отец Ангуин принялся вертеть в руках чашку. Мисс Демпси так и не научилась пользоваться ситечком. В спитых чайных листьях не читалось ничего определенного, но внезапно отцу Ангуину показалось, будто кто-то вошел в дверь у него за спиной. Он поднял лицо, собираясь заговорить, однако никого не увидел.

— Входи, кто бы ты ни был, — произнес священник. — Выпей перестоявшего чаю.

Отец Ангуин был по-лисьи поджарым, рыжим, глаза и волосы цвета палых листьев. Наклонив голову, он втянул ноздрями воздух и отпрянул оттого, что унюхал. Где-то в доме хлопнула дверь.

* * *

Несколько слов об Агнессе Демпси. Сейчас она протирает тряпкой комод, на котором и так ни пылинки. За последние годы ее лицо немного слежалось, словно отрез легкой ткани в сундуке. Мучнистые складки на шее скрывает строгий вырез. У мисс Демпси круглые, широко распахнутые голубые глаза, их удивленное выражение под стать еле различимым бровям и светлым волосам с проседью, которые стоят дыбом, словно наэлектризованные. Плиссированная юбка, короткие бочонки ног, однотонные кофта и джемпер, прячущие две почти незаметные выпуклости. У нее крошечный бледный рот, предназначенный для поглощения того, что мисс Демпси любит: эклсских слоек, ванильных пирожных, миниатюрных швейцарских рулетов, которые заворачивают в красную с серебром фольгу. У мисс Демпси есть привычка, аккуратно разгладив фольгу, сложить ее в полоску не толще карандаша, свернуть в колечко и надеть на безымянный палец. Она выставляет вперед руки — бескровные пальцы, слегка согнутые ранним артритом, — и любуется, над левой бровью застыла сосредоточенная вертикальная морщинка. Отводит руку и упирается ладонью о колено, потом снимает колечко и швыряет в огонь. Этому ритуалу она предается в одиночестве. Справа над верхней губой у мисс Демпси маленькая плоская бородавка, бледная, как ее рот. Мисс Демпси знает, что бородавку лучше не теребить, и все равно поминутно ее трогает. Она боится рака.

К тому времени как епископ влетел в гостиную, отец Ангуин успел справиться с похмельем и теперь сидел, натянув на лицо робкую улыбку.

— Ах, отец Ангуин, отец Ангуин, — промолвил епископ, пересекая комнату. Рукопожатие вышло почти искренним — епископская длань сдавила локоть хозяина, другая сжала его ладонь, однако за стеклами епископских очков отражалось недоверие, а голова раскачивалась из стороны в сторону, словно подстреленная игрушка в ярмарочном тире.

— Чаю?

— Не до чаю, — ответил епископ и встал, подбоченившись, на коврике перед камином. — Я приехал, чтобы говорить о единении всех здравомыслящих во Христе. Вижу, отец Ангуин, хлопот с вами не оберешься.

— Что, даже не присядете? — застенчиво спросил хозяин.

Слегка раскачиваясь на месте, епископ стиснул розовые ладошки и строго посмотрел на священника:

— Следующее десятилетие, отец Ангуин, станет десятилетием единения. Десятилетием мира и согласия. Десятилетием, когда христианское сообщество должно сплотиться и забыть старые распри.

В гостиную с подносом вошла Агнесса Демпси.

— Ну раз уж вы настаиваете, — сказал епископ.

Когда мисс Демпси вышла — не сразу, ее колени из-за сырости плохо гнулись, — священник спросил:

— Десятилетием, когда будет зарыт топор войны?

— Десятилетием примирения, десятилетием согласия и единомыслия.

— Ума не приложу, о чем вы толкуете, — сказал отец Ангуин.

— О духе экуменизма, — отвечал епископ, — и не говорите мне, что не ощущаете его дуновения! Что до вас не долетают молитвы миллионов христиан!

— То-то я гляжу, мне дует в шею.

— Я опережаю свое время? — вопросил епископ. — Или это вы, отец Ангуин, предпочитаете закрыть глаза и уши перед ветром перемен? Налейте мне чаю, не люблю перестоявший.

Священник подал гостю чай, тот аккуратно взял горячую чашку, сделал обжигающий глоток. Затем расставил ноги, заложил свободную руку за спину и тяжко вздохнул.

— Утомился, — заметил отец Ангуин тихо, но не про себя. — Устал от меня. Чай достаточно горячий? Не перестоял? Виски долить? — Священник повысил голос. — Мне невдомек, о чем вы толкуете.

— Вы слышали о богослужениях по-английски? — спросил епископ. — Вы о них думали? Я думаю о них постоянно. В Риме есть люди, которые о них думают.

— Я этого не одобряю, — покачал головой отец Ангуин.

— Дорогой мой, лет через пять, да что там, раньше, у вас не останется выбора!