Флаг

Мне нестерпимо хотелось пить (эта горчица вызвала еще большее желание наравне с расстройством), я не знал, что мне делать. Но решение пришло быстро – плеер успел зарядиться, я воткнул капельки и Синатра огласил мой разум своим ночным одиночеством. Он пил в баре, думал о той, которой нет рядом, говорил с барменом о пустяках всего мира от Юты до Орегона, шел по промозглому городу под утро и останавливался у ее окон, чтобы увидеть, как она проходит на кухню, чтобы выпить кофе. Занавеска топорщится, халат в сторону, она не одна… Перевод был любительским, поэтому что-то в этой истории могло быть иначе. Повторить этот подвиг – сдвинуться с точки, на которой я стоял в сторону ближайшего бара было труднее, чем баритонил Фрэнк, не говоря о трепе, промозглом утре и я у окна Насти… Я что, действительно произнес это имя? Треп, утро, Синатра, но никак не На…. нет, почему обязательно На? Жажда, горчичный приступ, жужжание в ушах, все вместе никак не вели в ее сторону. Но мой язык с прилагающейся к нему вторящей направо-налево черепной коробкой знал лучше меня. Просто она та, которую я не видел уже несколько дней, и с каждым днем, часом становится все более недосягаемой. Я ей звоню, она молчит, я делаю шаг, грею место в кафе, увеличиваю контрастность, она же растворяется как дешевый кофе в пластиковой чашке. Я создал с ней клуб, паству из двух (ну и что) прихожан, а она чихнула в мою сторону, пропав в этом мире, примкнув к пастве невидимых. Мир состоит исключительно из видимых и невидимых. Это единственно возможное разделение всего человечества. Синатра пел о той, которая в прошлом и не то, чтобы Настя была в прошлом… даже как-то нелепо говорить о ней в прошлом, все равно что о маме, о друге, с которым недавно говорил и вспоминал о самодельном бульбике.

Первая жена точно в прошлом, ее я не увижу и сколько угодно могу вспоминать в прошедшем времени. Лучше ее отдать на заклание своим рефлексирующим мыслям, мне не жалко того, кто стал невидимым. Потому что я не помню, как она выглядит, разве вспомнишь, как ее целовал и говорил что-то смешное. Как не мог оторваться, когда встречались ежедневно, прячась за колонами кинотеатра «Родина». Она могла поселиться в мечтах у вечно пребывающего под мухой «художника», но только у того, кто жил в том далеком, безынтересном городе начинающемся на У. Я могу себя назвать художником и с мухами тоже частенько дружил, но этот У отдалился от меня так далеко, его смыло волной, или ураганом, если хотите. И остались только те, кто здесь. А тут… жена, жена, прохожие, снова жена…. Нет, лучше уж Флаг.

– Уходишь? Давай, иди к ней.

При чем тут она? Я взял пепси из холодильника и вернулся. Не мог не вернуться. В холодильнике тесно, а то бы я спрятался в банке из-под сардин или пустующей ячейке контейнера для яиц. Я бы хотел стать меньше, стать одним из героев «Лего», которых малышка таскает повсюду и даже берет гулять, заложив в карман. Но я был простым человеком из плоти, не владеющим магией и испытывающий боль, если больно и раздражение, если невыносимо. Я снова стоял перед ней. Теперь я не мог открыть банку – ее душили слезы.

– Никакого просвета. Сплошная безна….

Я знал, что деньги ничего не изменят. Вот они у нее есть – она тратит на няню, сама летает, по бутикам, тренингам совершенства, частит в турагентства, мешая вылазки для отдыха в кипучее состояние «хочу летать, быть кругом, знать, расти, совершенствоваться», и вот она снова рядом в пяти сантиметрах от меня (или лучше сказать, со мной), протягивает руки. Только, в отличие от малышки, по другой причине.

– Надо лампочки вставить, – иду, по дороге открываю банку, шипение, она же холодная, часть темной жидкости на полу. – Ну и с полом что-то сделать.

– Какие лампочки? – в крик. – Очнись! У нас есть ребенок. И эта квартира тоже хочет быть красивой.

Я оглянулся. Здесь было мило – исписанный стол в углу, диван из совка и тот, что из «Икеи», кресло «Пепло» и по ним и между по валяющимся носкам, бодикам и игрушкам днем мельтешит малышка, а ночью папа с мамой на цыпочках.

– У нас есть отложения.

– У тебя есть?… – смеется она в истерике заламывая руки. – Почему я не знаю? Сколько я не знаю?

На этот вопрос не нужно бы отвечать. Потому что, если я говорю, что у меня есть деньги, молчи, возьми их и не смей смотреть в глаза, если это не взгляд, преисполненный благодарности.

Подсчитала, сложила столбиком. Я успел вытереть пол, вставить лампочку и успокоить маленькую, что страшное «бе» в окне не причинит ей никакого вреда.

– Но этого мало, – вердикт. – Ты должен думать о будущем. Что с нами будет через год. А через пять лет?