Флаг навигации

Равномерно бьют плицы колес по воде. В рубку врывается запах теплого машинного масла. Редкая цепочка огней на берегу стремительно убегает за корму парохода. Дождевые капли теперь стучат в передние стекла рубки. И все реже, реже…

Баженов передает штурману рулевое колесо, а сам выходит на мостик. Речные просторы! Весна! Как хорошо! И ему хочется раскинуть руки широко, так широко, чтобы коснуться ими обоих берегов и убедиться, что пароход находится на самой середине реки.

Журча, разбивается вода о тупой нос паузка, плывущего обок с пароходом. Баженов прислушивается, пытаясь по плеску волн определить скорость хода. Маловато, маловато, не более двух километров в час. Тут сильный перекат, быстрина. Эх, поскорее бы отпустить этот паузок, взять его, как полагается, на буксир! А все-таки правильно подсказал Егоров. Хоть по два, по три километра в час, а — вперед…

Так он стоит долго, вовсе забыв о времени. Дождь становится все реже, капли мельче и легче, с востока тянет холодный ветерок.

По узким и круто поставленным трапам с паузка в корму парохода сбегают матросы. На железную палубу с глухим стуком падают белые метровые поленья. С паузка доносится веселый говорок, дружные выкрики — это матросы передвигают тяжеловесы, чтобы сделать свободнее доступ к дровам.

Баженов слышит взволнованный голос Зины. Опять она сцепилась с этим моряком, масленщиком!

— …И конечно, — доказывает Зина, — конечно, на реке капитану труднее. У вас на море что: взял прямой курс по компасу, и не думай, и по сторонам не гляди. А на реке, тут тебе иногда весь фарватер каких-нибудь двадцать метров, чуть уклонись — и на мели либо на камнях. А если туман налетит — так и на берег недолго вылезти.

— Одно я скажу, — снисходительно отзывается масленщик, — у моряков натура широкая: они не любят пр ниточке ходить. Что ж, всякому свое. На море, между прочим, обязательно смелость нужна, а на реке и… осторожности хватит.

Зина задыхается, она не находит сразу слов для ответа.

— Осторожность? Осторожность? — переспрашивает она. — Вы ничего тогда не понимаете. Вовсе ничего… Вот что!.. Вот…

Баженов недовольно покачивает головой. Нашла время спорить! И главное, с кем? А за перегрузкой дров, наверно, не следит. Он спускается с мостика, идет на голоса, ворча: «Вот я задам ей…»

Но Зины на корме парохода уже нет, она куда-то исчезла. Нет и масленщика. А дров, сверх ожидания Баженова, выложено много. Настроение у Алексея Артемьевича смягчается. Он смотрит, как по трапам гуськом идут с дровами матросы. Намокшие брезентовые куртки колом стоят у них на плечах.

— Где первый помощник? — спрашивает Алексей Артемьевич.

— Там, — машет рукой ему кто-то.

Но в этот момент он и сам замечает ее. Вдвоем с масленщиком они идут по трапу с нагруженными дровами носилками. Зина, раскрасневшаяся, сдержанно посмеивается, у масленщика — фуражка набок и рот до ушей…

— Вот проклятый парень, — вполголоса одобрительно говорит Баженов, — к любому сердцу ключ подберет.

Ему не хочется, чтобы его сейчас увидели Зина и этот масленщик. Увидят — веселье у пих сразу погаснет. Зина не любит, когда ей говорят о масленщике. Ну что ж, ей самой лучше в таких тонкостях разобраться. А что, как ни погляди, они вместе — это тоже факт.

Баженов спускается в машинное отделение к Егорову.

— Ну как? — спрашивает он его.

— Триста, — отрывисто говорит Егоров.

— Чего триста? — недоумевает Баженов.

— А чего «ну как»? — Егоров поглаживает, похлопывает ладонью влажный от пота затылок. Ему весело: машины работают отлично. Он понимает, что и у Баженова хорошее настроение. — Как думаешь, Алексей Артемьевич, успеем пройти?

— Пройдем, — уверенно говорит Баженов, — дождь перестал, и холодком потянуло. Постоит еще Ангара. Во всяком случае, нас пропустит.

Он вынимает трубку, не спеша набивает ее табаком, закуривает. Шутливо тычет кулаком в ребра Егорову:

— А ведь плывем, Иннокентьич?

— Плывем, Алексей Артемьевич.

— Люблю я первый день навигации. Особенный это день в году. У тебя вот тут, — он ощупывает свою грудь, — вот тут чего-нибудь появляется?

— Есть уже. Врачи определяют: миокардит.

— Ну тебя… Я не об этом.

Егоров улыбается:

— И я не из глины. У меня тоже все живое. Есть и душа.

— А погрузка дров идет хорошо, — ни к селу ни к городу говорит Баженов. И совсем уже в сторону: — Всем бы парень ничего этот масленщик, а вот как-то торчат у него уши, топырятся.

Егоров приносит две кружки, большой эмалированный чайник. Из носика чайника тугой струей бьет пар.

Хорошо после бессонной ночи, да еще промокшему, выпить горяченького! Баженов раздвигает усы, подносит кружку к губам и блаженно закрывает глаза. Черт какой! Чай у него, оказывается, даже с вареньем. Смородина…

Сверху Зина кричит:

— Мы закончили, Алексей Артемьевич. Паузок на буксир можно спускать?

— Спускайте.

Баженов взглядывает на часы: половина четвертого. Здорово поработали ребята. Молодцы! Надо будет непременно об этом в газету написать. Он торопливо допивает чай и поднимается наверх.