Флаг в тумане

— Мы с Сумико уже поели, думали, ты поздно придешь. Сумико пошла с Нитта-сан в кино. Ну, давай, давай, иди мойся.

Дзютаро раздевался молча. Костюм совсем износился, вот и подкладка начала рваться. С отворотов брюк на татами посыпался песок, словно усталость, накопившаяся за долгий трудный день.

Торигаи возвращался домой в разное время. Такая уж у него работа. Жена и дочь ждали его обычно до половины седьмого и, если он к этому часу не приходил, ужинали одни. Дочь, Сумико, пошла в кино со своим женихом.

Дзютаро молча прошел в ванную комнату. Дровяная колонка. Ванна старинного образца — просто круглая деревянная бочка.

— Ну, как вода? — спросила жена.

— Хороша, — нехотя ответил Дзютаро.

Ему лень было говорить. Он любил сидеть в теплой воде и обдумывать свои дела.

Сейчас он думал о вчерашних самоубийцах. Что их толкнуло к этому? Может быть, что-нибудь и удастся выяснить? Из Токио пришли телеграммы от родственников, они приедут за покойниками. А вот газеты пишут, что Саяма замешан в деле о взяточничестве… И что есть люди, которые вздохнут с облегчением, узнав о его смерти… Очевидно, Саяма был добропорядочным, но малодушным человеком. А еще газеты пишут, что между ним и О-Токи были близкие отношения и Саяма очень мучился этим. Значит, покончив с собой, Саяма сразу разрешил два вопроса. Нет, пожалуй, основную роль здесь сыграл страх перед следствием, а женщина только подтолкнула его к смерти.

И все же странно, думал Дзютаро, обливая лицо теплой водой, вместе прибыли в Хаката, потом женщина исчезла. Он один пятнадцатого остановился в «Танбая». Дату прибытия помог установить счет вагона-ресторана. С шестнадцатого до двадцатого, целых пять дней, с нетерпением ждал весточки от женщины. А что же делала О-Токи? Дзютаро вытер лицо полотенцем. Звонок был для него очень важным, ведь он целыми днями никуда не отлучался. Вечером двадцатого, около восьми часов, она позвонила. И попросила позвать Сугавара, а не Саяма. Значит, они договорились заранее. Он тут же ушел. В тот же вечер они вместе отправились на Касийское взморье и покончили с собой. Для влюбленных что-то уж слишком поспешное самоубийство.

Может быть, были какие-то обстоятельства, помешавшие им насладиться последней встречей. Но какие — неизвестно. И никакой записки не осталось. Хотя… это ни о чем не говорит. Ведь предсмертные записки обычно пишут зеленые юнцы, а люди постарше не пишут. Кроме того, когда у людей настоящая трагедия, тут уж не до писания. Видно, все-таки это самоубийство по сговору. Да-да, это несомненно. А счет? Почему «обслуживался один человек»?..

— Послушай, выйдешь ты когда-нибудь или нет? — раздался за дверью голос жены.

2

Распарившийся, раскрасневшийся Дзютаро Торигаи уселся за стол. У него были свои маленькие радости — выпить вечером два го[5] подогретого сакэ, медленно, не торопясь, смакуя каждый глоток. Сегодня он очень устал, и ужин казался особенно вкусным.

Жена сидела рядом и шила кимоно. Ярко-красное, в узорах. Это для дочки. Скоро ее свадьба.

— Положи, пожалуйста, рису, — Дзютаро пододвинул чашку.

Жена наполнила ее рисом и снова взялась за шитье.

— Выпила бы со мной чаю…

— Да мне не хочется, — ответила она, не поднимая головы.

Отправляя в рот рис, Дзютаро внимательно посмотрел на жену. Постарела. Наверное, в таком возрасте уже не хочется ни пить, ни есть за компанию.

Вернулась дочь. Она была возбуждена, довольна.

— А Нитта-сан? — спросила мать.

— Проводил до дома и ушел, — ответила Сумико, снимая пальто и садясь к столу. Голос ее звучал радостно.

— Послушай, Сумико, на обратном пути вы заходили куда-нибудь, пили чай?

Дочка засмеялась.

— Какой ты смешной, папа! Ну, выпили чаю. И что?

— Гм… Как раз тот самый случай, — пробормотал Дзютаро. — А вот, например, если Нитта-кун проголодался и хочет зайти куда-нибудь поесть. А ты уже сыта, даже и думать о еде не хочется…

— Ой, папа, какие странные вещи ты говоришь!

— Да ты послушай! Тебе есть не хочется, а он заходит в столовую. Что ты будешь делать? Ждать на улице, разглядывать витрины?

— Не знаю, — Сумико на минуту задумалась, — пожалуй, все-таки пойду вместе с ним. А то скучно будет.

— Пойдешь, значит. А если даже и чаю выпить не захочется?

— Ну и что же!.. Просто посижу рядом. И потом чаю или кофе всегда можно выпить. За компанию.

— Правильно. Так и должно быть, — Дзютаро кивнул дочери. Тон был очень серьезный.

Жена, молчавшая до сих пор, прыснула:

— Ой, отец, что ты такое говоришь?!

— Понимаешь, папа, — добавила дочь, — дело тут не в том, хочется тебе есть или не хочется, все дело в любви.

— Гм… Вот оно что…

«Как здорово сказала! — подумал Дзютаро. — Я-то ломал голову, а она одним словом все объяснила».