Флакон чувств

– И он как раз на вас! Скиньте свой старый и примерьте.

Новый пиджак оказался не таким уж и удобным. На швах в некоторых местах торчали нитки, казалась, будто, если дернуть одну, пиджак развалится на лоскуты.

– В плечах жмет.

– Да неужели? Как странно, – продавец озадаченно почесал затылок, бросаясь искать точно похожую модель другого размера.

Эдмунд попытался поднять руку вверх – получилось лишь горизонтально и то не так уж и ровно. Ткань предупреждающе затрещала.

– Ладно, снимайте, как вам он?

– Очень хороший… – что-то опять словно говорило вместо Флоренса.

– Уверен, у нас на складе найдется один единственный специально для вас. За ожидание скину еще и десятку, идет?

– Я подожду.

Как только самодовольный торговец скрылся за дверью в кладовку, Эдмунд тут же выбежал на улицу, направившись быстром шагом подальше прочь. Две девушки уже давно затерялись среди людей, пустившись дальше по течению со смехом на устах.

Мания, будто разъяренный торговец плетется по пятам с пиджаком в руках, не отставала от Флоренса также, как и тень. Обернуться боялся: а вдруг и вправду преследует? Легкие порывы ветра холодили покрывшуюся потом спину. Его лицо блестело, а ватные ноги с каждым пройденным метром все больше сопротивлялись двигаться дальше. Он потерялся. Сбился с пути. Где находится – понятия не имел. Бьющееся сердце так и болезненно ударялось о ребра с каждым новым сокращением.

Восток 1-я авеню. В квартале парк Клинтон – сориентировался Эдмунд по карте, рассматривая ту более пяти минут на одном месте под сводом подъезда. Передохнуть на скамейке, полюбоваться светлым вечерним небом, больше ничего и не нужно думал тот, а потом двинуться обратно в номер.

Он так и сделал. Проторчал на одной из скамеек в парке, увлеченно демонстрируя изучения карты, которая уже через несколько минут после того, как от скуки было проложено сразу несколько маршрутов к гостинице, показалась чертовски ненавистной. Запуганный зверек, припав к земле, прислушивался, надеясь убедиться в том, что топот преследующих ног затих навсегда. Вдоль домов на границе парка проходили люди. Облака грациозно плыли по голубому небу, начинающему впитывать в себя темные краски сумерек и яркие краски заходящего солнца – исход этого противостояния заранее предрешен: победят сумерки, ведь они все предыдущие тысячелетия побеждали, чтобы затем отступить под утро.

Мир – это картина, внезапно затянул Эдмунд в своей голове приятным успокаивающим голосом, живая картина. Не страшная сама по себе, но пугающая резкими поворотами тех, кто не подготовлен. Когда знаешь наперед или знаешь, что предполагаемое уже случалось, страх сходит на нет. А, когда по-настоящему потерял себя, все и становится неизвестным и пугающим, одно лишь любопытство заманивает в центр пучины, скрывая под покрывалом страх, который даст о себе знать тогда, когда любопытство, достигнув своего пика, трусливо и предательски сбежит, не попрощавшись. Когда ты вдалеке от поля действий, тебя всегда охватывают какая-никакая уверенность, тайные желания, представления… Твой приход кажется величественным, шумным, нескучным, но вся проблема в том, что, чем ближе к центру, тем меньше уверенности, и по итогу выходит так, что, добравшись до границы, с которой начинается область действий, вся предыдущая возвышенность убирается напрочь. Это только сейчас, после всей этой философии, то заветное кафе представляется райским местом, где я смогу вести себя подобно божеству, где по кирпичикам выстроятся мечтания: эта официантка, тихий вечер, разговоры до утра…

Положив шляпу ближе к центру скамейки, тем самым возведя границу, на край присел старик, закинул ногу на ногу и, громко шурша бумагой, развернул газету. С носа Эдмунда подготовилась сорваться крупная капля пота. Душа Флоренса тряслась от испуга, как трясется самолет в зоне турбулентности. Он и не заметил, как руки вцепились в бедра и смяли штанины, как пот ладоней перебирался на ткань, как затихло дыхание, как… Время – это чертовское время… Сколько должно протикать секунд, чтобы старик убрался прочь? Бесконечность, во всяком случае, так кажется, когда пугающее волнение бушует в крови.

Эдмунд огляделся вокруг, все прочие скамейки заняты. Деваться некуда. Сразу же сорваться с места значит уступить всю скамейку, как нельзя лучше показав постороннему страх и социальную ничтожность – неспособность адекватно переносить стресс обыденной жизни, к которой взрослый человек привыкает настолько, что даже не замечает ни то, ни другое.