Флакон чувств

Растерялся, что-то то ли сжало грудь, перехватив дыхание, и тем самым не давало вырваться словам наружу, то ли язык онемел и губы, не желая выпустить уродливый животный звук, не разжимались.

– Вы Эдмунд, я вас запомнила.

– А вы Дарсия. Теперь я ничто не упускаю.

Она стояла перед ним с выставленной вперед левой ногой, правая рука упиралась в бок, левая – держала блокнот с ручкой, глаза сощурились, нетерпеливо ожидая дальнейшего. Эдмунда словно по лбу стукнуло:

– Присаживайтесь.

Ее впалые щеки наполнились краской, как внезапно наполняется засохшее озеро водой. Голова – этот темно-рыжий островок – склонилась вниз, один локон выбился из общего потока, по касательной потянулся по щеке.

– Работа не позволяет. Я и стоять-то тут не должна.

Она раскрыла блокнот, будто что-то записывает, будто обязанности официантки тянутся своим чередом…

– Почему вы не звонили? Я ведь ждала.

– Я приходил сюда вчера, спрашивал вас, но не застал. А бумажку, кажется, потерял.

Она беззвучно и коротко посмеялась, скрывая смех тыльной стороной запястья.

– Мне сказали, что меня разыскивал какой-то молодой человек, я и подумать не могла, что это были вы.

– Вы свободны сегодня вечером?

– После смены да, а еще завтра у меня выходной.

– Я вас подожду.

– Вам придется долго ждать.

– Сколько же?

– У меня нет часов.

– И у меня.

– Наверное, около двух. Во всяком случае, когда я последний раз смотрела на часы, часовая стрелка висела около восьми.

– Я подожду вас тут.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Какой же рыцарский поступок, – усмехнулась та и тут же огляделась по сторонам. За одним из столиков, что обслуживала она, мужчина от нетерпения покусывал губы и почесывал пальцы, пристально уставившись на официантку. Дарсия тут же перехватила недовольный взгляд и заторопилась. – Только вот вам придется заказать хоть что-нибудь.

– Кофе, на ваш выбор.

– Хорошо.

Она что-то наскоро чирикнула в блокноте и резко развернулась на тонких, обтянутых в черный ногах, что навязывали вопрос: как они выдерживают такое тело, кажущееся внешне хрупким, аккуратным, воздушно легким, но, на самом деле, до отказа набитым органами, окутанными мощными мышцами и сухожилиями? Романтика разбивается и задыхается в собственной рвоте, когда мысленно разбираешь человека по составляющим деталькам.

Эти два часа растягивались невыносимо долго, и факт отсутствия часов лишь отягощал участь. Сколько прошло и сколько еще осталось? Эдмунд только и ерзал на стуле, заглядывал каждому в рот, когда кто-то собирался откусить кусочек пирожного или булочки, и со стороны он, Флоренс, выглядел так жалко, так убого: он будто выклянчивал подачки в виде крошки сладкого, или глотка кофе. Одна лишь Дарсия, появляющаяся в поле его зрения, поднимала Флоренса из состояния неживого: она действовала на него, как солнце на цветы. Видя девушку, Эдмунд буквально расцветал, облачался в пестрые краски, которые тускнели, когда та вновь уходила, и эта игра неосознанно доставляла удовольствие, когда нагнанная боль утихала, давала передышку…

К нему дважды с явным нежеланием и скрытым отвращением подбирался официант: первый раз с просьбой расплатиться, второй – с отчаянно-уверенной попыткой продать десерт, отчего Эдмунд бездумно забарабанил “нет-нет”. Флоренс буквально слился со стулом. Он мог бы уйти, убежать, навсегда забыть о кафе, но девушка… Нервные движения его отражали оседающий в подсознании страх, словно сейчас опять подкрадутся, примутся одурять голову, пихать в руки барахло, заставлять подчиниться, отбирать деньги…