Фламандская петля

– Стажер! – рявкнул он. – Метнулся вниз, принес кофе. Двойной. Крепкий чтоб. И найди мне капитана Ильиных!

Парнишка поспешил выполнить приказ в точности, молнией выскочив из-за стола, и на выходе второпях едва не врезался лбом в дверь.

* * *

Лодку пришлось вернуть. Майор смотрел на Диму исподлобья, но что лейтенант мог поделать? Еще одна зацепка канула в никуда, и осталась только Никина босоножка, найденная неподалеку от заброшенного больничного недостроя.

На следующий день вместе с оперативником Ильиных, на два года старше Димы, но уже капитаном, они облазили всю заброшку, поковырялись в каждом воняющем кошачьим и человеческим дерьмом углу в надежде найти хоть что-нибудь, но тщетно.

Когда они вернулись в участок, участкового ждал сюрприз: горячий привет из прокуратуры в виде письма.

– Да что же за день такой! – горестно взвыл Дима и осекся.

Ильиных удивленно поднял голову, он как раз зашнуровывал свои белые кроссовки, которые сменил на разношенные «гады» прежде, чем лезть в развалины.

– Ты чего? – спросил он.

И лейтенант не сдержался:

– Да ну его к черту! Это не работа, а хрен знает что! Прокуратура требует обосновать отказ в возбуждении дела, понимаешь? Дела! Месяц назад сосед одной нашей старушенции – мегера та еще, я ее по детству помню – с ней повздорил. Ну и пнул ее клумбу. Не прав, конечно, но хорошо, что не саму бабку, с другой стороны. Сломал ей розу. Она их под окнами выращивает. Та – ко мне. Заявление накатала. Требует возместить ущерб. Материальный и моральный. Умные же все… Стоимость той розы – сто двадцать рублей, и то на рынке зимой. Я в возбуждении дела отказал.

– Ясно, – хохотнул капитан. – Бабуля не поленилась в прокуратуру сгонять?

– Ну…

– Соболезную, – пряча усмешку, наклонился к кроссовкам капитан. – Запущено тут у вас. То ли дело наша работа: знай по помойкам всяким ковыряйся да трупы бомжей из коллекторов выковыривай…

Лейтенант вздохнул:

– Да нет. Работа как работа. Просто сейчас как-то не ко времени. С убийством этим…

– Слушай, Михайлов, кто-то же должен и старушек защищать. Даже если они мегеры. Не кисни. На твоих Малинниках жизнь не заканчивается. Ладно, поехал я, майор там совсем не в духе.

– Угу. Спасибо. Удачи.

Капитан ушел, и Дима остался один. Вместо того чтобы думать, как ему поступить с треклятым «делом о сломанной розе», он снова вернулся мыслями к Нике Бойко. Рука сама потянулась к блокноту с записями. Из всех значимых улик в деле остались только веревка с места преступления да босоножка Ники, найденная рядом с недостроем. Дима смотрел на свои записи, но строчки медленно расплывались перед глазами. Он вспомнил, как торчал задник босоножки, подпираемый загустевшей на жаре темно-зеленой массой тины.

Подскочив как ужаленный, участковый сорвался с места и только зашипел сквозь зубы, когда ключ отказался проворачиваться в замке. Дима дергал дверь, руки тряслись от нетерпения. Наконец замок уступил, щелкнув, и лейтенант скатился по ступенькам. Бросив быстрый взгляд в сторону Панелек, он повернул к дому. Туда было ближе.

– Ма! – с порога крикнул он в глубину квартиры.

На шум выглянул отец:

– Нет ее дома, сынок. В магазин ушла.

– Черт! – выругался Дима и наклонился к обувной полке.

На пол полетели его тапки, стоптанные шлепанцы отца, кроссовки, мамины тапочки с пушистыми помпонами. Последними он вытянул «выходные» босоножки матери, которые, кажется, не видел на ней ни разу.

– Что ты там ищешь? – с веселым интересом наблюдая за обувным погромом, спросил отец.

– Ничего, пап. Нашел уже. Прости, тороплюсь.

Дима прихватил с крючка ключи от машины и вышел из квартиры с одной сиреневой босоножкой в руке. На Никину она походила мало: та была на мягкой подошве, без каблука, а у этой подошва казалась тоньше и жестче, плюс имелся невысокий пустотелый каблучок. Но для задуманного лейтенантом это пока не играло особой роли.

Кинув ее на пустое сиденье пассажира, Дима завел машину и выехал со двора на Центральную. Свернув в переулок, где начинались дачные домики, он уперся в тупик и, выскочив из машины, полез сквозь кустарник напролом к близкой, но не видной отсюда реке.

Как он и ожидал, вода у берега оказалась покрыта зеленой тиной. Осторожно воткнув в нее мамину босоножку, Дима ждал. Ничего не происходило. Одинокий предмет маминого гардероба торчал из пузырящейся вязкой массы, как ложка из банки с рыночной сметаной, и тонуть не собирался. Только слегка покачивался вместе с влажным и воняющим гнилью зеленым островком. В камышах робко распевались перед вечерним концертом лягушки.

Дима вытащил босоножку и поспешил обратно к машине. Сиреневая кожа ремешков и половина подошвы позеленели и покрылись неаппетитными сгустками. Отбросив закравшееся в мысли опасение, что мама вряд ли обрадуется результату его экспериментов, лейтенант снова выехал на Центральную и помчался к мосту. Не доезжая, остановил машину на обочине и бегом спустился к песчаному берегу, который все в поселке именовали пляжем. Завернул форменные брюки до колен, стянул ботинки и вошел в чистую воду.