Флавиан. Жизнь продолжается

День проскочил незаметно. Сперва мазали зелёнкой Кирилла, исцарапавшегося в кустах, куда он удрал от игравшего с ним Никитичниного козлёнка. Потом отмывали Лену и Машу, помогавших старенькой Никитичне загонять этих самых козлят на скотный двор. Отмыли. С трудом. Потом всех кормили. Потом отмывали всех, кроме Степана, от клубники и, особо, Юлечку от овсяной каши. Потом мы со Степаном красили новую будку для Малыша «Акватексом». Потом я отмывал Степана от «Акватекса» уайт-спиритом и хозяйственным мылом. Потом проснулись младшие и потребовали рисовать гуашью и акварелью…

От гуаши и акварели отмывала всех уже мать Евлампия, вернувшаяся к этому времени с дальнего огорода, где героически сражалась с колорадским жуком. Ира взяла на себя ужин, мы со Степаном пошли огораживать новую будку Малыша вольерчиком из сетки-рабицы. Тут-то и позвонил Шамиль:

— Лёша! Я тут немного запутался в карте, по твоей «легенде» надо было поворачивать раньше, выручай, подсказывай!

Я выдал Шомке исчерпывающие инструкции о маршруте следования и направился сообщить Иришке, что у нас сегодня будет гость и, очевидно, с ночёвкой.

Часа через полтора к нашим воротам подкатила видавшая виды «девятка», и из неё вылез худющий (как и в далёкой юности) рыжевато-седоватый, с ещё сильнее прорезавшимися оспинами на лице, но всё с теми же озорными прищуренными татарскими глазами мой старый Шомка-Шомпол-Шаман и так далее. Мы обнялись.

— Сямэсэс, ипташ! Халляр нэшек, болалар нэшек? (Здравствуй, друг! Как жизнь, как дети? — Татарск.)

— Рахмат, йокши, синеке нэшек? (Спасибо, хорошо, как у тебя? — Татарск.)

— Не забыл, смотри-ка! Лёха! Не забыл!

— Забудешь, пожалуй! Сам тогда с тобой чуть татарином не стал, помнишь дворничиху Зульфию-апу? Так ведь она и не поверила до конца, что я — «урус»!

— Ну, ты же сам просил тебя языку выучить, мы с Ромкой и старались!

Кстати, как он, Рамиль наш «тишайший»?

— Погиб Рамиль, в Афгане, в 82-м, под Кандагаром, вместе со всем своим взводом, награждён посмертно. Сказали — погиб как герой, до конца отход своих солдат прикрывал, только всё равно не спаслись, вертолёт, который за ними послан был, «стингером» сбили.

Кстати, он и не Рамиль теперь, а Роман, так и на могиле написано: «старший лейтенант Роман Галяутдинов». Его жена Валя, русская, перед Афганом упросила Ромку в вашу веру креститься, а он любил её очень и не отказал. Он же вообще отказать никому не умел, сам же помнишь — «тишайший»! — Шома отвернулся и вытер глаза.

— Слава Богу! Шома! Как же здорово, что Ромка крещён! Я же его теперь в храме могу поминать, да и вся Церковь за него теперь молится, он же член Церкви!

Шамиль серьёзно посмотрел на меня.

— Лёша! Ты правда такой верующий серьёзный, и у тебя друг священник, как мне Люся сказала?

— Ну, верующий-то я начинающий, Шома, дохленький я ещё верующий. А вот друг священник, он же и духовник моей семьи, у меня и вправду есть! Здешний настоятель, отец Флавиан, мы с ним в институте вместе учились, когда ты уже в Казань переехал. Собственно, я потому здесь и оказался, что он в здешнем храме служит.

— Лёша! А мне с ним познакомиться можно? Я не из любопытства, для меня сейчас это важный в жизни момент, я потому и тебя разыскал.

— Алексей! Ты, может быть, друга в дом заведёшь? — раздался звонкий Иринин голос, — я уже деток накормила, садитесь за стол и общайтесь спокойно! Познакомь хоть нас!

— Ира! Это Шамиль, он же — Шома — мой друг детства. Шома, это Иришка — моя «апа» ненаглядная!

Шома галантно поцеловал Иришке руку. За ужином разговор продолжился.

— Шомка! Ты хоть расскажи, что ты делал все эти годы, ведь, почитай, около тридцати лет не виделись?

— Когда у нас с Ромкой отец умер, мы как раз в десятом классе доучивались. Мама наша, ты помнишь, наверное, инвалидом была, она побоялась не вытянуть нас здесь, потому и увезла в Казань, где родни много и всегда поддержат. Правда, квартиру служебную и прописку московскую мы потеряли.

Мама через полтора года в Казани умерла, но Ромка уже в своё Псковское десантное училище поступил, а я — в Казанский университет на педагогический. Родня и вправду поддержала. Там же, в Казани, я и работал после университета, сначала в школе, потом в издательстве, потом на рынке продавцом, недолго правда, потом опять в школе.

— Ты женат, дети есть?

— Нет, Лёшка, пока нет. Ты ведь помнишь, я с восьмого класса за Люсей ухаживал, безрезультатно. Она всегда была — красавица, а я — татарчонок, тощий, рыжий, да ещё морда в оспе. Но я так другую и не полюбил, за все эти годы.

Сватали меня родственники не однажды, пару раз даже чуть не женили… Но я не смог, Лёшка, против сердца пойти, видно я — однолюб. Ну, и переписывались мы все эти годы с Люсей, так — по-дружески, она мне обо всём в письмах рассказывала. Про первое своё замужество, про мужа музыканта, который спился, и про их ребёночка, что утонул на Клязьме, про второй брак, и что второй муж её бросил из-за больного ребёнка, у её девочки Аллочки — ДЦП. Про работу маникюршей-надомницей и про всё остальное. В общем, я всегда был в курсе её дел.