Фледлунд

Ребекка видела все ее трещины и заполнила их собой. Цена была не большая. Сама Ханна.

«Забудь себя», – сказала Ребекка.

И Ханна забыла.

* * *

Эрик хотел, чтобы она носила длинные платья. Ему нравилось, как она укладывает волосы на правое плечо. И запах ладана в ее квартире. Еще он приносил ей бордовые розы. Ханна уже знала, что это все любила Ребекка, но она с восторгом приняла ее наследие. В зеркале больше не было неуверенной серой мыши. С каждым разом в ее лице сильнее проступала та, чье сердце дало ей новую жизнь. Она сильно похудела, черты стали острее, а глаза глубже. Кошмары прекратились, и вместо них ее стали посещать новые и незнакомые видения. Она видела фантастические миры, где у женщин вместо ног росли щупальца, и они были могущественны, страшны и инородно прекрасны. Иногда снилась сестра Ребекки – Рената Лейнц. По-монашески строгая, недружелюбная, дышащая христианскими идеалами. И сестре обязательно нужно было что-то доказать, она должна понять свою неправоту… Ханна ощущала, что Ребекка очень сильно не любила Ренату. Даже боялась ее. После сновидений о Ренате еще долго оставалось непонятное беспокойство, как будто с ней было связано что-то плохое.

Пару раз она пробовала поговорить с Эриком о прошлом Ребекки, но он отвечал не очень охотно. Ханна подозревала, что он все еще не до конца пережил ее смерть, и у нее не было сил, чтобы забрать его горе. Он был глубоко сломлен, но хорошо это прятал. Для себя она пыталась понять, что их так связывало. Да, Ребекка была хороша собой, но ее тяжелый характер создавал много проблем. Эрик упоминал только, что она требовала полнейшей отдачи и в моменты помутнений изводила его тем, что он ее не любит. Ему приходилось доказывать это теми способами, которые выбирала она. Что именно это было, Эрик не уточнял, но чем больше Ханна узнавала об их отношениях, тем сильнее убеждалась, что они были нездоровые. Себя она считала кем-то вроде преемницы Ребекки, но бывали моменты, когда она думала, что могла быть лучше нее. Она уважала его желания. И ей ничего не надо было доказывать.

Ее собственное прошлое еще существовало, но с ним словно потерялась связь. Она могла назвать важные даты и имена, однако детали расплывались. Как ни странно, не хотелось ничего возвращать. Только изредка, в моменты необъяснимой смуты, она писала о себе в свой блокнот от третьего лица. Так было проще соединиться со старой собой. Но, перечитывая потом свои записи, Ханна не могла понять, что имела в виду.

Окружающие тоже заметили, что буквально за две недели она перестала на себя походить. Кто-то делал комплименты, кто-то просто наблюдал. Лекан же считал, что ей не мешало бы сходить к врачу, такая резкая потеря веса редко означает что-то хорошее. Но как он игнорировал ее совет обследовать Амари в клинике, так и она не стала его слушать. Они несколько отдалились в последнее время. У него были свои заботы, у нее свои.

Ханну делал счастливой Эрик. Они проводили вместе каждый вечер: то у него, то у нее. Даже ездили вместе в Гамбург и планировали летом отправиться куда-нибудь к морю. Ребекка вытесняла ее память и личность, но жалкий эмбрион присоединился к чему-то любящему. И большего ему не требовалось.

Ханна могла прочесть его лицо на ощупь. Знала его запах. Когда он не пользовался тяжелым парфюмом с нотами пачули, то пах абсолютной чистотой. Это было что-то белоснежное и сладкое, и этот запах оставался на ней еще много часов. И всегда поражала его мимика – через нее проносились все фазы Луны, и проскальзывала его настоящая личность – уязвимая и отзывчивая, – которую он прятал от всего мира. Носить маски его научил отец. Их отношения были невероятно сложными. Эрика взращивали как будущего принца, и это наложило определенный отпечаток на его характер. Он не был избалованным, но умел требовать и при желании мог внушить окружающим, что они ему что-то должны. Не раз Ханна наблюдала, как это качество проявляется в общении с персоналом, случайными людьми, его коллегами и сокурсниками, с которыми он познакомил ее в Гамбурге. Эрик пытался отрицать все, что в нем было от отца, но только стал более нервным и бросался из крайности в крайность.